Теперь я лежал без сна на своей койке, заново переживая в голове тот чудесный момент. Хоть я и оттолкнул Карлу и даже решил, что должен ее отпустить ради ее же блага, все равно было больно застать ее в постели с этим пустоголовым идиотом Кларингтоном. Без влияния своего папаши этот парень не дослужился бы и до командования транспортом. Но, видимо, капитан линкора, получивший свой пост исключительно по протекции, все же был для Карлы лучшим вариантом, чем опозоренный убийца. С ее логикой я поспорить не мог. Хотя видеть ее с другим мужчиной оказалось куда больнее, чем я мог себе представить.
Это был самый мерзкий образ в длинной череде омерзительных воспоминаний за последние полгода моей жалкой жизни. А это, знаете ли, о многом говорило! В конце концов, я убил несколько сотен детей.
Теперь о сне не могло быть и речи. Делать было нечего, а отвлечься было необходимо, и я покосился на свой рундук. Выбравшись из койки, я проковылял два шага к нему и открыл его личным кодом; с заспанными глазами это удалось лишь с нескольких попыток.
Открыв рундук, я потянулся внутрь и вытащил бутылку. Я едва не сделал этого сразу после возвращения с ужина в кают-компании. Но, измученный дорогой я никогда толком не спал на транспортах, я проявил толику самоконтроля и вместо этого лег спать, велев Лин не беспокоить меня, чтобы я мог наверстать упущенное и прочесть мириады отчетов, которые она и другие офицеры мне уже прислали.
Как же, буду я их читать.
Но теперь сон улетучился, и я, почти в панике, свернул крышку одной из купленных на станции бутылок дешевой текилы. Не утруждая себя стаканом, я поднес горлышко к губам и сделал глоток. Она чудовищно обожгла глотку, и я едва не подавился, но сделал еще глоток, а затем еще один. Я всегда ненавидел текилу, но сейчас эта боль была на удивление утешительной.
Я сбился со счета, сколько сделал глотков, но это, по крайней мере, помогло мне почти забыть образ Карлы в постели с Кларингтоном.
Понятия не имею, когда и на сколько я отключился, но очнулся я на полу своей каюты, лежа в чем-то мокром. Я застонал, увидев опрокинутую бутылку текилы: то, что я не выпил, растеклось по полу возле койки, пропитывая мой скинсьют. К этому примешивалась и небольшая лужица рвоты. Эта бутылка, вместе с двумя другими, что я принес на борт, должна была продержать меня все три недели патрулирования, в которое мы с «Фальшивкой» должны были отправиться утром. Но вот так просто треть моего запаса спиртного испарилась.
Внезапно прямо перед моим лицом появилась пара ботинок. Первой панической мыслью было, что Лин нашла меня в отключке, в луже алкоголя и рвоты. Это точно не прибавило бы мне очков в ее глазах. Но даже в своем затуманенном и пьяном состоянии я узнал большие мужские ступни. Поморщившись от боли в шее, я поднял взгляд и увидел, как на меня хмуро смотрит пожилой морской волк с седеющими волосами в форме рядового состава.
Какого?.. начал было я, но приступ кашля оборвал вопрос.
Сэр, я уорент-офицер Хоуг, произнес незваный гость глубоким баритоном. Корабельный снабженец и ваш стюард.
Мой кто? Я расслышал, что он сказал. Но на кораблях размером с «Персефону» обычно не полагался ни стюард, ни уорент-офицер. «Полагался уорент-офицер». Я, может, и посмеялся бы над собственной игре слов, не будь мой мозг таким затуманенным.
Ваш стюард, капитан Мендоза, сказал мужчина с явной гримасой. Прошу прощения, что меня не было на борту, когда вы прибыли. Я получал последние припасы от диспетчерской станции «Герсон» и вернулся на корабль всего пару часов назад. Я пришел позвать вас на завтрак, но вы не ответили на стук.
Что ж начал я. Но тут же замолчал; я и вправду понятия не имел, что собирался сказать. К тому же я все еще лежал на полу не лучшая позиция для произнесения чего-либо остроумного.
Сэр, мы должны отойти от дока чуть больше чем через час. При всем уважении, забавно, как люди, произносящие эту фразу, обычно не вкладывают в нее ни капли уважения, нам нужно привести вас в порядок и доставить на мостик.
Я не спорил. Слишком был пьян для этого. Вместо этого я позволил Хоугу поднять меня с пола и помочь дойти до моего личного санузла, где я тут же снова изверг все из себя, промахнувшись мимо унитаза, но щедро обрызгав его ботинки. Минутами позже я стоял голый в крошечном душе, не помня, как разделся.
Вскоре после этого я уже пил чашку самого черного и крепкого кофе, какой мне доводилось пробовать, и все это под бдительным и откровенно осуждающим взглядом уорент-офицера Хоуга.
Больше он почти ничего мне не говорил, насколько я помню. Но где-то на третьей чашке кофе я вспомнил, что мне должно быть хоть немного стыдно за то, в каком состоянии он меня нашел. Я даже пробормотал извинение за то, что облевал его ботинки.
После этого Хоуг ушел и через несколько минут вернулся с тарелкой завтрака. Учитывая, каким ужасным был вчерашний ужин, мне было противно даже пробовать то, что лежало на тарелке, но мой новый стюард, по совместительству надзиратель, не позволил мне пропустить завтрак. Используя минимум слов, но максимум суровых взглядов, он ясно дал понять, что я должен съесть все до последней крошки.