Игорь мысленно скривился. «Уникальный быт» Звучит как «поедешь копаться в грязном белье и суевериях вместо подготовки к свадьбе». Но внешне он сохранял деловой вид.
Звучит фундаментально, дипломатично ответил он. А что именно там «архаичного»? Труп на пороге? Кровь куриц на дверных косяках?
Детали узнаешь на месте, отрезал Волынский, протягивая листок. Контакты там. Татьяна Смирнова, вдова или дочь неважно. Примет. Остановишься у них. Даю тебе пять дней. Смотри, слушай, записывай. Фиксируй атмосферу, разговоры, ритуалы, если таковые будут. Особенно страхи. Чем иррациональнее, тем лучше. Фотки по возможности, но без постановки. Естественность. Твоя харизма в помощь, только романы деревенским девахам не закручивай, задание важное. В его голосе прозвучала нотка усталого юмора.
Игорь взял листок. Деревня Глухово. Телефон. Адрес, больше похожий на ориентиры: «Дом за старой липой, у околицы».
Понял. Этнография суеверного мрака. Он встал, запихивая листок в карман джинсов. Когда выезжать?
Завтра. Билеты на автобус уже бронированы, данные у Светы в бухгалтерии. Аркадий Петрович снова полез за сигаретой. И, Игорь? Он зажег, глубоко затянулся. Будь осторожен. Место глухое. И атмосфера, по слухам, там сейчас гнетущая. Не застрянь в этой «глухой деревушке». У тебя же свадьба через сколько? Три недели? Лариса голову мне свернет.
Игорь махнул рукой, уже мысленно представляя, как будет козырять перед друзьями поездкой в «медвежий угол».
Аркадий Петрович, не волнуйтесь! Я человек науки, сугубый материалист. Привидения и домовые меня не берут. Съем пару колоритных бабулек, запишу пару страшилок про лешего, и обратно, к цивилизации! Правда, Лариса как раз их выбирает Ладно, разберусь. Все будет тип-топ!
Он вышел из кабинета с легкой походкой, уже набирая на телефоне номер Ларисы. ««Этнография страха» Ну что ж, хоть не скучно. Главное быстрее отстреляться. А уж «уникальный быт» я им покажу напишу так, что редактор обалдеет от колорита», подумал он.
Выйдя на раскаленный тротуар, Игорь щурился от солнца. Городской грохот обрушился на него. Но почему-то слова Аркадия Петровича «гнетущая атмосфера», «глухая зарубка» на секунду отозвались резонансом где-то под лопаткой, несмотря на тридцатиградусную жару. Он отмахнулся. «Бред. Усталость после дороги. Скоро буду любоваться «уникальным бытом» и страдать от комаров. Весело!» Он нашел номер Ларисы и нажал кнопку вызова, улыбаясь предвкушению ее голоса. Позади, на витрине магазина, отразилась реклама нового фильма ужасов лицо с пустыми глазницами. Игорь, поглощенный разговором, не заметил, как по карнизу над редакцией чинно прошествовала ворона, ее черное отражение скользнуло по стеклу рядом с рекламой.
где тот читал лекции по русскому фольклору. Морозов был глыбой рационализма, разбивавшей любые мистические домыслы строгим научным методом и иронией.
Кабинет Алексея Кирилловича на кафедре археологии и этнографии был царством упорядоченного хаоса. Книги не громоздились, а стояли стройными рядами на полках чуть ли не от пола до потолка, но каждая стопка на столе и подоконниках была помечена аккуратными бумажками с надписями: «Свадебные обряды. Вологодская губ.», «Похоронные традиции. Архангельск», «Календарная обрядность. Пересмотр». Воздух пах бумагой, пылью и крепким чаем. Сам профессор, сухощавый, с живыми, насмешливыми глазами за стеклами очков в тонкой металлической оправе и аккуратно подстриженной седой бородкой, разбирал какие-то карточки. На нем был практичный твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях.
А, Сорокин! Алексей Кириллович поднял взгляд, отложив карточку. Голос у него был звонкий, четкий, с легкой хрипотцой заядлого курильщика трубок и одна из таких, непотушенная, дымилась в тяжелой пепельнице. Слышал, слышал, в медвежий угол собрался. Глухово? Интересный, надо сказать, объект для этнографа. Правда, со специфическим «брендом».
Игорь уселся на стул напротив, отодвинув пожелтевшую папку с надписью «Северо-запад. Колдуны. (сомнит.)».
Специфический бренд? Главред мой, Аркадий Петрович, намекал на какие-то суеверия после смерти местного жителя. Я как раз за контекстом. Для очерка. «Уникальный быт» и все такое. Он не скрывал легкой иронии в последних словах.
Алексей Кириллович усмехнулся, поправил очки.
Уникальный быт Да уникален он там своей приверженностью к одной-единственной, но очень живучей легенде. Которая, собственно, и является тем самым «брендом» Глухово. Больше там, честно говоря, смотреть не на что. Лес, болота, упадок. Он потянулся к одной из полок, без труда нашел очередную папку «Костромская губ. Мифологические нарративы». Все вращается вокруг одного персонажа. Фаддей Игнатьевич Прокофьев. Уездный судья. Вторая половина позапрошлого века.
Игорь наклонился вперед, ожидая колоритной истории для статьи.
Судья? И что же он натворил такого, что его до сих пор поминают? Какие-то вопиющие приговоры? Особенная жестокость?
О, куда интереснее! Алексей Кириллович достал из папки несколько ксерокопий старых записей, видимо, сделанных еще дореволюционными фольклористами. Его тон был сугубо научным, без тени мистического трепета. Согласно местным рассказам, которые я скрупулезно собирал и классифицировал, судья Прокофьев отличался не столько жестокостью, сколько патологическим страхом смерти. И, как гласят эти самые рассказы, он нашел способ ее обмануть. Профессор сделал паузу для эффекта, но его глаза светились не страхом, а чисто профессиональным интересом к абсурдности поверья.