Способ? Вроде эликсира бессмертия? поинтересовался Игорь, уже мысленно прикидывая заголовки.
Точнее, сделки, поправил Алексей Кириллович, просматривая записи. Классический фольклорный мотив, изученный еще Аарне-Томпсоном. В общем, продал он душу нечистому. Не за богатство, а за отсрочку. За то, чтобы не умирать до конца. Говорят, умер он скоропостижно официально. Похоронили в фамильном склепе у церкви Пантелеймона. Это теперь, насколько я знаю, руины. Но вот дальше начинается «изюминка». Он постучал пальцем по ксероксу. Тело, по легенде, не тронулось тлением. Совсем. Как будто уснуло. Или ждет. И склеп его стал ну, вы понимаете, местом «нехорошим». Птицы, якобы, не поют рядом, звери обходят, в определенные ночи там якобы огоньки видны и стон стоит. Профессор махнул рукой, явно относясь к этому как к курьезу. Полнейшая чушь, разумеется. Скорее всего, произошла банальная консервация тканей из-за уникальных условий в склепе сухо, состав почвы, может, даже какое-то примитивное бальзамирование по приказу самого судьи, панически боявшегося разложения. А народная молва, как водится, раздула это до масштабов нечистой силы. Типичный механизм рождения локального мифа.
Игорь кивал, мысленно записывая: «Ядро суеверий легенда о «нетленном» судье-продавце души. Отличная основа для статьи!» Рационализм профессора только укреплял его собственный скепсис.
Понятно. Так сказать, местная достопримечательность с чертовщинкой. «Неупокоенный» как туристический бренд, только без туристов. Он усмехнулся.
Именно, подтвердил Алексей Кириллович, убирая папку. Этот миф главный культурный код Глухово. Он передается из поколения в поколение, обрастает новыми деталями, особенно после реальных смертей
как этот недавний «инцидент», формирует специфические табу и страхи. Классический пример атавистического страха перед мертвецом, подпитываемого изоляцией и архаичным сознанием. С научной точки зрения безумно интересно! Поле для изучения механизмов бытования фольклорного сюжета в современной, хоть и депрессивной, среде. Его глаза загорелись азартом ученого. Фиксируйте все, Игорь! Реакции на имя, на место, на даты. Любые упоминания судьи, любые запреты. Это бесценный материал!
Игорь встал, чувствуя себя вооруженным нужной информацией.
Фиксировать буду, Алексей Кириллович, не сомневайтесь! «Тени продавшего душу судьи» звучит как отличный подзаголовок. Спасибо, теперь я знаю, с каким «уникальным бытом» имею дело!
Удачи! крикнул ему вдогонку профессор, уже погружаясь в следующую папку. И не вздумайте там верить в чепуху про нетленные тела! Фиксируйте только факты страха, а не его мифические причины. Наука, молодой человек, наука!
Игорь вышел, щелкнув дверью. Он шел по коридору, довольный. «Отлично! Легенда со столетней историей, идеально вписывающаяся в концепцию «архаичного страха». Профессор-скептик как гарантия отсутствия реальной чертовщины. Осталось только записать пару баек от местных и описать гнетущую атмосферу. Дело техники», деловито размышлял он.
Он не услышал, как Алексей Кириллович, уже после его ухода, отложил папку и задумчиво посмотрел в окно на темнеющее небо. Профессор достал потухшую трубку, постучал ею по пепельнице.
Глухово пробормотал он себе под нос. Странное место. Миф живучий, не по меркам современности. Слишком живучий. Он пожал плечами, отгоняя ненаучные мысли. Банальная консервация тканей и эффект изоляции. Разумеется. Что еще?
Водитель, Николай, коренастый мужик лет пятидесяти с лицом, словно вырезанным топором из мореного дуба глубокие морщины, обветренная кожа, глаза-щелочки, смотрящие на мир с привычной усталостью большую часть пути молчал. Игорь пытался расшевелить его вопросами о Глухово, получая в ответ лишь бурчание: «Да так», «Живут», «Леса много».
Когда показались первые избы, Николай заговорил, не отрывая глаз от колеи:
Вот и ваша точка. Домов раз-два и обчелся. Пять семей, не боле. Да бабка Пелагея на отшибе, у кромки леса. Он кивнул в сторону темной полосы деревьев, где угадывался крохотный домик, почти сливающийся с чащей. К ней не суйся. Баба старая, дурость на нее находит, да и место слывет неладным. Лес близко.
«Буханка» с грохотом остановилась у последнего дома на околице, перед которым росла огромная, полузасохшая липа ориентир. Николай заглушил мотор, и в навалившейся тишине звон в ушах казался оглушительным.
Смирновы тут. Договорились. Комната есть. Он вылез, потянулся, кости хрустнули. Татьяна хозяйка. Баба крепкая, но беда у них. Старик, глава семьи, помер недавно. Скоро девятый день. Николай произнес это с каменным лицом, но почему-то избегая имени. Его взгляд скользнул мимо Игоря, в сторону огорода.
Игорь вывалился из машины, расправляя затекшие мышцы. Он огляделся. Глухово было живым, но живым странно, как в замедленной съемке. Несколько изб из темных, посеревших бревен стояли, покосившись, но крыши были целы. В некоторых окнах виднелись горшки с цветами, занавески в цветочек, но за стеклами ощущалась пустота, ни движения, ни лиц. Зато хозяйственный двор Смирновых дышал привычной деревенской жизнью, контрастирующей с общей сонной атмосферой: у покосившегося сарая стояла лошадь, гнедая кляча, лениво жевавшая охапку сена. Она подняла голову, посмотрела на Игоря тусклыми глазами и равнодушно опустила обратно. Куры деловито копошились в пыли у крыльца, выискивая зернышки. Один петух, пестрый и важный, замер, наклонив голову, словно прислушиваясь. Из-за плетня доносилось блеяние пара коз щипала жухлую траву, их колокольчики глухо позванивали в такт