Первым не выдержал Иван. Он подошел к брату, встал рядом, но смотрел не на него, а на свежую, рыхлую землю под скелетом яблони.
Сань голос его сорвался, звук вышел хриплым, надтреснутым. Он сглотнул ком в горле, начал снова, почти шепотом, чтобы не слышали на крыльце: Что делать-то будем? он резко мотнул головой в сторону леса, оно же знает. Оно придет. Туда. Или сюда. Опять.
Александр медленно, как старик, выпрямился и повернулся. Солнечный свет падал на его лицо, искажая, делая его изможденным, искаженным немой, злостью и полнейшей, детской растерянностью. Он посмотрел на брата, но в его глазах, всегда таких уверенных и твердых, не было ответа. Только пустота, как в колодце без дна, и немой вопрос, обращенный в пространство.
Не знаю, выдохнул он. Два простых слова. Страшных в своей оглушающей беспомощности. Не знаю, Вань.
Он повернулся и медленно, тяжело зашагал к дому, оставив свою лопату торчать в земле у могилы пса мрачный, наклоненный памятник их общему отчаянию.
Иван смотрел ему вслед, его взгляд был тяжелым, усталым. Потом он перевел его на Игоря. Его глаза, обычно такие живые, были потухшими, как угли после костра.
Видишь? произнес он горько, сокрушенно. Старший брат. Каменная стена. И он не знает. Никто не знает. Он пнул ногой ком земли, откатившийся от холмика. Раньше старики знали. Обряды. Заговоры. А теперь кто знает? Бабка одна. Да и та больше молится, чем знает что.
Игорь подошел ближе. Ему было неуютно.
Иван, начал он тихо, почти шепотом, боясь нарушить хрупкую тишину. Что будет? Сегодня? Он не спрашивал «что это». Он спрашивал «что будет». Он принял правила. Правила этого положения, в которую они все попали.
Иван посмотрел на него. Без оптимизма, без попыток утешить. Только усталая, обреченная откровенность.
Что будет? он усмехнулся, коротко, сухо, без тени юмора. А хрен его знает, журналюга.
Оно пришло вчера. Село за стол. Показало себя. Показало, что может. Он кивнул в сторону свежего холмика под яблоней. Раз пришло один раз Иван замолчал, его взгляд внезапно остекленел, ушел куда-то в пространство за огородом, в чащу густого леса, значит, придет и снова. Обязательно. Сегодня. Или завтра. Пока пока не получит того, чего хочет. Пока не насытится. Или пока он сжал свои крупные пальцы в кулак, пока его не остановят. Навсегда.
А как его остановить? поинтересовался Игорь, Топором? Как зверя?
Иван пожал плечами. Движение было вялым, лишенным всякой веры в успех.
Говорят осиновый кол. В сердце. Или голову долой. Да где ж его взять-то, этот кол? Да и подойти Он посмотрел на свои сильные, но теперь казавшиеся такими беспомощными руки, затем на топор, прислоненный к сараю. Оно сильное. Очень. Видел след? Глубокий. Тяжелое. И хитрое. Вчера за столом сидело. Говорило. Не лезло сразу. Выжидает. Он снова посмотрел на Игоря, и в его взгляде промелькнула почти жалость. Священника ждут. Из райцентра. Иван усмехнулся снова, горько. Интересно, приедет ли? Дороги развезло после дождей. Да и кто ему скажет, куда ехать? В деревне-то все сидят по норам, как мы. Ждут.
Он взял свой топор, повертел тяжелое лезвие в руках, будто проверяя вес и остроту.
Будем сидеть. Ждать. С топорами. Соль сыпать. Молиться. Он махнул рукой в сторону дома, где в одном из окон мелькнуло бледное лицо Татьяны. А если придет будем рубить. Пока самих не порвут. Или пока не рассветет. Говорят, свет им вреден. Он произнес это без убеждения, как заученную, но сомнительную молитву. А что еще делать? Бежать? Куда? Оно свое найдет. Особенно его взгляд скользнул по стене дома, за которой прятался Петя, родное.
Иван тяжело, с хрипом вздохнул, как будто этот воздух был ему не впрок. Не сказав больше ни слова, он повернулся и побрел к дому, его широкая спина сгорбилась под невидимой тяжестью. Он оставил Игоря одного посреди двора.
Свежая могила Туза высилась холмиком под яблоней, немым укором. Лопата Александра торчала из земли рядом, как кривой, зловещий надгробный крест. Воздух после утреннего тумана был кристально чист, прохладен и свеж, но от этого дышать не становилось легче. Он был наполнен тишиной, но не мирной напряженной, звенящей, как натянутая струна, от невысказанной, нависшей угрозы.
Игорь невольно поднял глаза к лесу. Красиво. Спокойно. Хорошее укрытие. Ему стало не по себе.
«Раз пришло один раз значит, придет и снова». Слова Ивана, простые и страшные, звучали в ушах Игоря, сливаясь с навязчивым тиканьем невидимых часов. Часов, отсчитывающих время до заката. До начала новой ночи. Ночи, когда неупокоенный снова выйдет из своего укрытия.
Глава 4
Он вышел, не сказав ни слова. Александр, сидевший у окна с тесаком на коленях, лишь скользнул по нему пустым взглядом. Иван что-то чинил у сарая, его спина была напряжена. Бабка Агафья стояла на крыльце, ее черные глаза проводили Игоря до калитки, словно благословляя на выход в мир мертвых. Или предостерегая.
Воздух снаружи был не лучше. Тяжелый, душный, несмотря на рассеявшийся туман. Небо снова затянуло свинцовыми тучами, низко нависшими над землей. Дышать было трудно, как перед грозой, но гроза не начиналась. Была только эта давящая духота и тишина. Глухая, мертвая тишина, нарушаемая лишь редким карканьем вороны где-то вдалеке.