Игорь шел по пустынной улице. Избы с заколоченными окнами стояли как каменные надгробия. Огороды заросли бурьяном выше человеческого роста. Запах прелой травы, гниющей древесины и сырой земли смешивался в удушливый коктейль. Он чувствовал себя археологом, бредущим по руинам давно погибшей цивилизации. Цивилизации, которую убило не время, а что-то иное. Что-то, что выпило из нее жизнь.
Его ноги сами привели его к старой церкви. Она стояла на пригорке, чуть в стороне от основной деревни, как последний страж. Когда-то беленые стены были покрыты серыми подтеками, штукатурка осыпалась, обнажая темный кирпич. Купол провалился внутрь, словно череп, проломленный ударом гигантского кулака. Колокольня покосилась, грозя рухнуть. Кладбище вокруг
церкви было еще более заброшенным, чем деревенское: кресты повалились, могилы сравнялись с землей, поросли крапивой и лопухом.
Игорь остановился у ворот церковной ограды, давно утративших створки. Его взгляд упал на большой, почерневший от времени обломок колокола, валявшийся в траве у входа. Металл был покрыт глубокими трещинами, края рваные, как от взрыва изнутри. «Символ», подумал Игорь с горечью. Символ разбитой веры, разбитой защиты. В этом месте, где молились о спасении душ, теперь царило только запустение и тлен. Он подошел и от нечего делать, от накопившейся злости и бессилия, пнул тяжелый обломок ногой.
Металл глухо звякнул. И тут же
Из-под земли, казалось, прямо из-под развалин церкви или с кладбища, донесся звук. Не звон. Не стук. Низкий, протяжный, животный рев. Глухой, как рычание разъяренного медведя, загнанного в берлогу, но с каким-то нечеловеческим, металлическим отзвуком. Он прокатился по земле, заставив дрогнуть почву под ногами Игоря, и стих так же внезапно, как начался.
Игорь замер, оцепенев. Кровь отхлынула от лица. Сердце заколотилось где-то в горле. «Что это?» Разум лихорадочно искал объяснения: подземные пустоты? Обвал? Газ? Но звук был слишком органичным. Слишком злобным. Слишком знакомым по последним событиям.
Рев не повторился. Но тишина, наступившая после него, была еще страшнее. Она висела тяжелым, звенящим колоколом. Игорь почувствовал на себе взгляд. Тяжелый, немигающий, холодный. Он оглянулся. Никого. Только развалины церкви, покосившиеся кресты, заросли. Но ощущение было отчетливым его изучают. Отсюда, из-под камней? Или из темных глазниц окон самой церкви?
Вызов. Это был вызов. Или приглашение. Страх сковывал, но и манил. Он должен был зайти. Должен был увидеть. Окончательно убедиться, что нет рационального объяснения. Что кошмар реален и здесь, в этом когда-то святом месте.
Он переступил через груду кирпичей у входа и шагнул внутрь. Холод ударил сильнее, чем снаружи. Воздух был спертым, пахнущим плесенью, пылью и сладковатой затхлостью старого склепа. Свет пробивался сквозь дыру в куполе и зияющие окна, выхватывая из полумрака апокалиптические картины. Алтарь был разбит, иконы сорваны и валялись на полу, лики святых изуродованы временем или чьей-то злой волей. Лавки сгнили и покосились. На полу груды мусора, битый кирпич, птичий помет. В углу, где когда-то был притвор, зияла черная дыра провал в подвал или склеп. Оттуда тянуло особенно сильным холодом и запахом сырой земли.
Игорь стоял посреди руин, осматриваясь. Но ничего не двигалось. Ничего не звучало. Только пыль кружилась в лучах света, проникавших через дыру в куполе. И все же ощущение присутствия не покидало. Оно висело в воздухе, густое и недоброе. Казалось, сама каменная плоть церкви впитывала вековой ужас и теперь излучала его обратно.
Он не стал спускаться в черный провал. Инстинкт самосохранения кричал: «Нет!». Этот рев он шел оттуда? Или это был голос самой земли, возмущенной его вторжением? Он поспешно вышел на паперть, втягивая в себя спертый, но все же более живой воздух.
Желание бежать обратно в дом Смирновых было сильным, но искушение вернуться в эту западню оказалось сильнее. Он свернул с основной улицы, углубившись в лабиринт заброшенных усадеб. Избы здесь были еще более разрушенными. Крыши провалились, стены покосились, окна зияли пустыми, черными глазницами. Некоторые дома были почти полностью поглощены буйной растительностью крапива, лопухи и молодые березки росли прямо на пепелищах и внутри руин. Он шел по заросшей тропинке, чувствуя, как колючки цепляются за одежду, как влажная трава хлещет по ногам.
И снова взгляд. Не покидал. Следил. Сопровождал. Он оборачивался позади только пустые глазницы окон, застывшие в немом крике. Заходил за угол покосившегося сарая никого. Замирал, прислушиваясь только шорох листьев под внезапно налетевшим порывом душного ветра и собственное громкое дыхание. Но стоило двинуться дальше ощущение возвращалось. Чьи-то глаза следили за ним из каждой темной щели, из-за каждого развалившегося печного столба, из глубины погребов с провалившимися крышками.
Он остановился у одного из таких погребов. Яма, обложенная почерневшими бревнами, уходила в черноту. Запах сырости и тлена был осязаем. Игорь подошел к самому краю, заглянул вниз. Темнота. Непроглядная. Но вдруг ему показалось, что в глубине мелькнуло что-то. Не свет. Скорее, отблеск. Тусклый, влажный, как у крупной рыбы на дне. Или как у слепых глаз в гробу. Он резко отпрянул, споткнулся о корягу и чуть не упал.