Закусывай, Вадим. Да хватит слюни пускать. Не дождалась, потаскуха так ей и надо. Девиц много, на тебя хватит.
В сорок пять лет? поднял воспаленные глаза Строев. Куда мне теперь за девицами?
Дети у тебя уже взрослые, сами живут. Семьи есть. А жену выкинь из мыслей.
Неужели, мало ей посылал заработанных?
Бабы, они такие! глубокомысленно пожал плечами Семен. Встал, хлопнул по плечу:
Не напивайся. Нам завтра лететь на вертолете, сам знаешь.
Вам-то лететь, хмуро опрокинул стакан Вадим. По домам после вахты. А мне куда прикажешь? Татьяна приютила у себя другого.
Квартира на неё?
В том-то и дело. Я только прописан. Хотя покупал за свои. Она копейки не вложила.
Это понятно. Всегда так. Мы, братец, племя полярников таков наш удел. Кого ждут по году, по два. Кого бросают. Мой тебе совет, бригадир. Прилетаешь в аэропорт, сразу звони ей по мобилке. Предупреди, что заберешь вещи. И уйти по-английски, не хлопнув дверью. Тот слюнтяй скоро оберет ее до нитки, вот тогда она запоет благим матом. Но будет поздно.
Направившись к игрокам, Семен напомнил напоследок:
Не забудь. Завтра вертолет. Всем в отпуск. И тебе тоже надо развеяться.
Уже полтора года на буровой, кивнула в согласии баба Маша.
Вадим Андреевич Строев остался один за столом. Как, впрочем, того и хотел.
Полгода назад до него дошла весть, что супруга обзавелась любовником. С тех пор и мучал себя. Работал в остервенении. Смена за сменой. Спал без сна. Питался без аппетита. Смотрел на полярную ночь без желания жизни. Ел оленину без вкуса. Полгода прошли незаметно в работе, снегах, на лютом морозе. Спасал спирт.
И теперь вот, лететь. Куда? Как можно назвать теперь домом, когда-то бывшее уютное гнездышко? Дети разъехались. Жена в объятьях другого смазливого типа.
Опрокинул стакан. Мутными глазами обвел зал. С пылу-морозу в столовую ввалился нефтяник. Отряхнул снег.
Глашка! Спирту стакан! Задолбало это полярное сияние, глаз режет!
Подсаживайся, Петруха! гаркнул Валька. Что ставишь на кон?
Ползарплаты. Только, чур преферанс.
Закипела игра.
Вадим встал, покачиваясь. Хлопнул деньгами по столу. Баба Маша учтиво проводила к двери.
Сам дойдешь, Андреич? спохватился молодой Валька.
Не ребенок, буркнул бригадир. До общаги по морозу как раз просвежусь.
Обернулся. Слеза скатилась из глаз. Лучшие ребята в его бурильной смене. Сколько пережил с ними сколько работал! И теперь расставаться. Возможно, надолго. Гриша, парень из Тулы, накопив полярных надбавок, вернется к семье. Семена ждет заграница он лучший бурильщик. Валька скоро женится ждет в Уренгое невеста. И Петруха парень, что надо. Хоть без семьи, холостяк, но строит дом в Подмосковье.
А что он? Что бригадир? Уже без угла, без детей, без любимой жены.
Завтра всем быть гото икнул. Готовыми к вылету. Вещи собраны, вахта сдана. В десять утра на взлет на взлетной площадке.
И вышел в снежный мороз. В зал ворвались клубы пара. Дохнуло вечными льдами.
Пулька! заорал в восторге Петруха. Гони сумму, проходимец.
Валька напыжился.
Игра шла по-крупному. В столовую завалилась ночная смена. На ужин.
Восемь полярников шумно приветствовали игравших отпускников.
Назавтра команде Строева предстоял вылет. Покинуть мерзлую тундру. Домой! Только домой!
Вертолет с бортовым номером «84» падал уже восемь секунд. Его несло к земле, крутя в вихрях турбулентности. Корпус трещал по швам. Рвались лопасти винтов. Ломалась хвостовая балка. Ветер свистел, врываясь в пробоины. Машина разваливалась на части.
О, мать твою в душу! орал Поздняков. Он же Степан. Примкнул к сменной вахте за час до вылета. Тело его кувыркалось сейчас в углу между сиденьями. Несло мощным потоком к рваной дыре фюзеляжа.
Кроме Вадима Строева, Гриши, Петрухи, Семена и Вальки, он был единственным не из их смены. Командир экипажа был мертв уже на третьей секунде крушения. Два смежных пилота рвали на себе летные куртки, пытаясь отцепиться от кресел, запутавшись в ремнях безопасности.
Ревело! Свистело! Гудело! Стонало!
Борт вертолета бросало в стороны. Огромные зигзаги полыхающих струй пробивали насквозь обшивку корпуса. Один, особенно сильный разряд, взорвавшись пламенным шаром разделил надвое салон. Теперь к земле неслись две половины винтокрылой машины.
Секунда
УДАР!
Еще УДАР!
Вадима накрыла волна оглушительного взрыва: БА-ААМ! где-то в соседних сугробах взорвались топливные баки. Потом полыхнуло сиянием. Огненный смерч пронесся среди чахлой растительности. Полярная ночь озарилась как днем. Треск и грохот сменился рокотавшим в агонии мотором. Кабина уткнулась носом в снег. Двое пилотов сгорели заживо. Командир экипажа превратился в один сплошной пылающий факел.
А-а-а орал в дикости Валька.
Еще шесть с половиной минут все горело, трещало, корежилось, плавилось. Шасси вертолета источали удушающий дым. Сугробы вечной мерзлоты в зоне падения потекли от жара ручьями. Попадая под исковерканный хлам фюзеляжа, они шипели.
Шесть с половиной минут длился полыхающий ад. Шесть с половиной минут утихали разряды, носились шаровидные молнии, гремели взрывами остатки горючего. На пять сотен метров в диаметре были выжжены все деревца. В снегу обугливались тушки сонных леммингов. Запах горелого мяса достигал дальних сугробов. К нему примешивался и сладковатый смрад это горели пилоты. Скручиваясь в полыхающие стручки, они постепенно опадали на пол кабины.