Вику было семнадцать, и он ни черта не знал, как ответить правильно. Рамона его ровесница, рыжеволосая бестия с волнистой копной роскошных кудрей и мягкой улыбкой, кажется, в отличие от него уже понимала, что он скажет, потому что положила ладонь ему на щёку. Вик растерялся.
Он всегда терялся, когда ему задавали такие вопросы, потому что знал: ничего хорошего от этого не жди. В Скарборо было мало детей, которые хотели бы играть с плохо одетым смуглым мальчиком Виктором Крейном. Родители смотрели так, словно он был грязным, вшивым или заразным. Иногда он слышал: «Господи, Энди, Тедди, Джон, Джордж или Френк, или бог знает кто ещё, не подходи к нему: в чём, чёрт возьми, у него руки?» Вик мог бы ответить, в чём. Чаще в пыли: он лазал везде, куда можно было залезть. А ещё в синяках, ссадинах и царапинах, и не только руки. Он частенько ходил битым. Его колотили и ровесники, и ребята постарше. Иногда и взрослые прогоняли из продуктового или хозяйственного магазина. Бывало, он ходил за покупками один, если бабушка чувствовала себя дурно. И
бывало ещё, возвращался с пустыми руками, растерянно выкладывая из нашитого кармашка за пазухой рубашки деньги, до которых дело не дошло. Тогда Адсила Каллиген тихо ругалась на цалаги , и Вик опускал взгляд, но запоминал каждое изощрённое грязное выражение. Она ругалась со всеми. Со школьным советом, с продавцами, с хозяевами магазинов, с водителем автобуса, который частенько пропускал остановку у озера Мусхед, просто не доезжая до неё, и Вик вынужден был бежать в школу на своих двоих и, конечно, часто опаздывал, а потому получал от учителей нагоняй. Здесь, на клочке земли чероки, которых местные жители пытались выгнать из Скарборо, но так и не смогли, остались только старики, а их дети и внуки разлетелись, словно птицы; покинули старые трейлеры, натыканные посреди леса, будто сигнальные флажки на егерской охоте. Вик часто думал, что это место похоже на кладбище, только вместо надгробий трейлеры: «Хобби» и «Табберты», симпатичные «Джейко» и купленные через бог весть сколько рук «Клаусы». Автодома-развалюшки прицепы, которые уже никогда и никуда не поедут, так же как и их едва живые хозяева, покинутые целым миром.
В школе у Вика тоже не клеилось, и с годами всё стало только хуже. Ребята дразнили его. После спортивных занятий мальчишки дружно воротили от Вика носы, когда он появлялся в раздевалке. Пахло от него точно так же, как от каждого пацана, вымотанного на футбольном поле или после пробежки, но ему громко говорили, что он воняет, потому что воняют все индейцы так говорили взрослые. Когда он заходил в душевую, ребята разворачивались и напоказ покидали её. Даже проказа не заставила бы их бежать прочь с такой же прытью. Когда Вик в старших классах стал квотербеком в школьной команде по футболу, ему частенько советовали «намылить задницу получше и отскоблить всё своё дерьмо». Вик был смуглым и загорелым, и он знал, что от шутки с дерьмом страдали все латиносы и чёрные в школе. Но он не был просто мексиканцем. Он был индейцем. Красной тряпкой для быка. Существом бесправным и ещё более презираемым.
С Виком мылись только ребята вроде Рори Джонса: он был близоруким «четырёхглазым» занудой в толстых очках в роговой оправе. Или Дад Тейлор, местный дурачок с фермы за городом, неспособный связать нескольких слов в простое предложение. Вик страдал в такой компании. Он старался быстро намылиться, смыть с себя пену и покинуть душевую, потому что боялся подцепить от них смирение своей чёртовой судьбой неудачников, будто заразу. Сам он не считал себя неудачником.
Если кто-то всё-таки общался с Виком нормально, к делу подключалась компания Палмера. Старший сынок шерифа, Люк, со своими ребятами не давал ему прохода. Люка бесил Виктор Крейн со своей дурацкой косичкой, со своей мерзкой надменной бабкой, со старой холщовой сумкой с аккуратно подшитым ремнём, в которой он носил школьные принадлежности, с непокорным гордым взглядом, хотя он нищеброд и красный ублюдок, бесил до такой степени, что он не мог не травить его. Если и был у Вика самый главный враг, так это он. Люк Палмер. Вик готов был клясться: отстань от него Люк, и отстали бы все, но легче было поверить в инопланетян или второе пришествие, чем в это. Ненависть между ними год от года росла и крепла. Если и была в мире стабильность, так только в том, что Виктор и Люк ненавидели друг друга стабильно сильно. Они дрались почти каждый день, и Вик в средней школе ходил постоянно битым. В старшей он, как нарочно, вымахал за первое же лето и стал особо выделяться среди ребят ростом. Худощавый и нескладный прежде, дразнимый за это в шестнадцать, он вдруг стал рослым и жилистым. Из длинного и носатого его лицо стало длинным, носатым, но интересным. Девчонки иногда посматривали на него по-особенному. Что уж говорить о Рамоне Монаган, с которой он проводил почти что каждый день.
Рамона была для Вика всем. Уж если нашлось чего хорошего в его не самой простой юности, так это она: маленькое рыжее солнышко, тёплый лучик. Она переехала в Скарборо из Нью-Йорка, когда Вику было двенадцать. В свой первый же день подошла к нему в столовой, опустила поднос на его стол и села рядом, точно её место всегда было рядом с ним. Она с интересом спросила, индеец ли он, и не стала смеяться, когда он с вызовом ответил дрожащим голосом: «Да». Кажется, проронила только «круто» и предложила прогуляться по городу после школы, быть может, Вик знает какие-нибудь прикольные места. С тех пор они были неразлучны.