И все эти заблуждения из страха смерти. В своё время Мережковский от этого страха самоё необходимость религии вывел, теперь видит и во Христе Освободителя от этого страха.
«Явное для нас, имя Иисуса: Христос, Царь; а всё ещё тайное: Освободитель.
Люди, без Христа, живут и сейчас, как жили иудеи, под игом закона. Все наши законы государственные суть отражения законов естественных, искажающих в смерти, как в дьявольском зеркале, Отчий закон жизнь: принудительная сила тех, так же как этих, страх смерти. Чтобы освободить от него человека, надо сломить иго закона. Вот за что Иисусова тяжба не только с иудеями, но и со всеми рабами закона со всеми людьми.
Рабство всех рабств, всех цепей железо крепчайшее, смерть. Мнимые освободители человечества, крайние бунтовщики и мятежники, остаются всё-таки рабами смерти: никому из них и на мысль не приходит, что можно освободить человека от смерти, и что, без этой свободы, все остальные ничто. Только один человек Иисус, во всём человечестве, восстал на смерть. Так же Он говорит: воскресну. Он один почувствовал в Себе силу, нужную, чтобы смертию смерть победить не только в Себе, но и во всём человечестве, во всей твари» (1,308309).
Земное Воскресение в Царстве на земле же вот что дороже всего для Мережковского во Христе. Писатель всё о широте идеи печётся и молвит, а сам обуживает бытие до земного плотского. Конечно, у него не пошлая социальная идея коммунизма, у него всё же есть понятие «преображённой плоти», но он его, кажется, только изредка припоминает, а главное: преодолеть бы смерть. Преображение для Мережковского преодолевание смерти. Всё это и верно, только Мережковский лишь часть истины ухватывает, для одного рассудка доступную; то же, что вере открывается, он как будто знать не стремится. Довольно и малого.
Сама мысль об освобождении от смерти, совершаемом во Христе, если рассматривать её в отдельности от всей системы воззрений писателя, верна. Но, включённая в неистинную систему, она и сама становится неправедной, ибо превращается в конечную цель, тогда как в действительности она есть лишь одно из промежуточных звеньев иной, более сложной системы.
Система идей Мережковского пребывает в двоении и неразличении добра и зла, едва ли не намеренном.
«Пётр сатана, Иуда дьявол, здесь, в Кесарии, не близнецы ли двойники неразличимые, как сатана от дьявола?Да и все остальные ученики, может быть, не лучше и не хуже этих двух: двенадцать Петров двенадцать Иуд» (1,407).
Он нарочно не хочет ничего различать иначе пришлось бы признать, что Астарта и Богородица всё-таки не одно и то же. И тогда разрушится вся мифология, которая так мила ему, потому
что только в ней имеет смысл Вселенская Церковь, берущая начало в Атлантиде допотопной, с её пра-религией, с вечно обновляющейся мистерией-мифом о страдающем Боге.
Однако и это «христианство» должно быть преодолено, отвержено, разрушено так требует миф. От христианства нужно освободиться и это освобождение может дать только Христос, но не известный Церкви, не Тот, Кто «обужен» церковным учением, но Неизвестный, но революционер-разрушитель, и посредством того Освободитель.
«Очень ошибаются христиане, думая, что в Очищении огненном Разрушении храма дело идёт только о храме Иерусалимском; нет, о всех вообще рукотворных, в том числе и о христианских храмах церквах. И это очень страшно для христиан мятежно, возмутительно, революционно.
Чтобы разрушить старое и новое создать, нужен переворот, революция. Если не обратитесь, не перевернетесь, не опрокинетесь, не войдете в царство Небесное (Мт. 18, 3). Это мы уже слышали на горе Блаженств; это надо помнить и здесь, на горе Страстей, чтобы понять, что произошло в Очищении храма. Для этого переворота перевёртывания, опрокидывания единственного пути в царство Божие, страшно не подходит наше, слишком человеческое, демоническое, хотя бы в древнем смысле полубожеское, слово революция. Но у нас другого слова нет и, кажется, долго ещё не будет. В том-то и беда наша, что лишь в этом тёмном и почти всегда обратном, опрокидывающем, но не всегда искажающем, иногда и страшно точно отражающем, демоническом зеркале Революции мы можем увидеть самые нужные нам, близкие, братские, человеческие и неизвестные черты в лице Христа Неизвестного Освободителя.
Всех, доныне единственно возможных во всемирной истории, человеческих демонических революций конец, начало последней сверхисторической Революции Божественной, вот что такое Очищение Разрушение храма» (1,446448).
Цель же этой Революции, главное дело Христа Освободителя царство Божие на земле, как на небе (1,461).
Всё к тому же.
Заметим, без комментария, поскольку он и не нужен (так всё очевидно), что ссылаясь на слова Христа, обосновывая ими идею Божественной Революции, Мережковский искажает их. Подлинные же слова: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф. 18, 34). Мережковский поистине «перевернул» и «опрокинул» смысл слов Спасителя.
Лучше бы задуматься над продолжением тех слов: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской. Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф. 18, 67).