Я взглянул на улицу вверх и вниз. Закусочная Джо. Прачечная «Kwik Kleen». Автомастерская, в которой механик возился во внутренностях очень плохо выглядящего «шевроле». Я представил себе, как Клэр Кавендиш выходит здесь из чего-то низкого и спортивного и морщит носик.
Кого он сюда приводил? спросил я.
Кого?
Друзей. Собутыльников. Партнёров из мира кино.
Кино?
Он начинал походить на Маленького сэра Эхо.
А что насчёт подружек? спросил я. Они у него были?
Это вызвало громкий смех. Слышать это было неприятно.
Были? воскликнул он. Послушайте, мистер, у этого парня было столько баб, что он не знал, что с ними делать. Он почти каждый вечер возвращался домой с другой.
Вы, должно быть, зорко следили за ним, за его приходами и уходами.
Я видел его, вот и всё, сказал он угрюмо, словно защищаясь. Они обычно будили меня всем этим шумом. Однажды ночью одна из них уронила на тротуар бутылку чего-то кажется, шампанского. Звук был похож на взрыв снаряда. Баба только
рассмеялась.
Соседи не жаловались на такие происшествия?
Он посмотрел на меня с жалостью.
Какие соседи? сказал он с презрением.
Я кивнул. От солнца не становилось прохладнее. Я достал носовой платок и вытер затылок. Здесь в разгар лета бывают дни, когда солнце действует на тебя, как горилла на банан.
Ну, всё равно спасибо, сказал я и прошёл мимо него. Воздух рябил над крышей моей машины. Я думал о том, каким горячим на ощупь будет руль. Иногда я говорю себе, что перееду в Англию, где, говорят, прохладно даже в самую жару.
Ты не первый, кто спрашивает о нём, сказал старик у меня за спиной.
Я обернулся.
Да?
На прошлой неделе приходила пара «мокрых спин».
Мексиканцы?
Именно так, я и сказал. Их было двое. Приодетые такие, но «мокрая спина» в костюме и шикарном галстуке это всё-таки «мокрая спина», верно?
До этого солнце светило мне в спину, а теперь светило прямо в лоб. Я почувствовал, как моя верхняя губа стала влажной.
Вы с ними разговаривали? спросил я.
Не-а. Они подъехали на какой-то машине, которую я никогда раньше не видел, должно быть, сделанной где-то там. Высокая и широкая, как кровать в борделе, с брезентовым верхом с отверстиями.
Когда это было?
Два-три дня назад. Какое-то время они бродили вокруг дома, заглядывали в окна, как и ты, потом снова сели в машину и уехали. Не люблю «мокрых спин».
И не говори.
Он угрюмо посмотрел на меня и фыркнул.
Я снова повернулся и направился к своей горячей машине. Он снова заговорил:
Ты думаешь, он вернется? И я снова остановился. Я чувствовал себя гостем на свадьбе, пытающимся отвертеться от прослушивания Древнего Морехода.
Сомневаюсь, сказал я.
Он снова принюхался.
Ну, думаю, он не сильно скучает. И всё же он мне нравился.
От его сигареты остался четвертьдюймовый окурок, который он бросил в траву.
Тебе не следовало этого делать, сказал я, садясь в машину.
Когда мои пальцы коснулись руля, я удивился, что они не зашипели.
Вместо того чтобы вернуться в офис, я заехал в «Кафе Барни» в поисках чего-нибудь прохладительного, что можно было бы влить в себя. Заведение это было, на мой вкус, нарочито богемным слишком уж много там болталось людей, пытающихся выдать себя за художников. За стойкой всё та же старая вывеска с надписью «Педеки держитесь подальше». Вот что я заметил в людях из «Барни»: они не очень хорошо пишут. В «Барни», должно быть, думали о каком-то другом слове с двумя «е», вроде «реднек». Но местный бармен был порядочным парнем, который терпеливо выслушивал моё ночное брюзжанье чаще, чем мне хотелось бы вспоминать. Он называл себя Трэвисом, но было ли это его имя или фамилия, я не мог сказать. Здоровяк с волосатыми предплечьями и замысловатой татуировкой на левом бицепсе, изображающей синий якорь, оплетённый красными розами. Впрочем, я сомневался, что он когда-нибудь был моряком. Он был очень популярен среди «педеков», которые, несмотря на предупреждающий плакат, продолжали сюда приходить возможно, именно, из-за плаката. Он любил рассказывать забавную историю об Эрроле Флинне и о том, что он проделал однажды вечером здесь в баре с ручной змеей, которую держал в коробке из бамбука, но я не помню, чем всё закончилось.
Я пристроился на табурете и заказал мексиканское пиво. На стойке стояла миска сваренных вкрутую яиц; я взял одно и съел его с большим количеством соли. Соль и сухость яичного желтка заставили мой язык почувствовать себя куском мела, поэтому я попросил ещё «текате».
Это было медленно тянущееся начало вечера, и в заведении было мало посетителей. Трэвис, с которым мы были не слишком близки, едва заметно кивнул мне, когда я вошёл. Интересно, знает ли он мое имя? Скорее всего, нет. Он знал, чем я зарабатываю на жизнь, я был в этом совершенно уверен, хотя и не помнил, чтобы он когда-нибудь упоминал об этом. В свободное от работы время он стоял, положив руки на стойку бара и опустив большую квадратную голову, и смотрел через открытую дверь на улицу с отсутствующим взглядом, как будто вспоминал давно потерянную любовь или битву, которую однажды выиграл. Он почти ничего не говорил. Он был либо глуп, либо очень умен, я никак не мог решить, что именно. В любом случае, он мне нравился.