Ты позор школы! Нет, нет, нет! Не выпустим мы из школы гражданина и патриота! Попомните все! Вырастет из тебя хулиган, фарцовщик, бандит!.. Убийца Кирова!..
Кот что-то забормотал по поводу Кирова я не расслышал что именно, потому что его юродскую жалобно-заунывную слезницу заглушил душераздирающий вопль Мрака Темнотеича:
Вон! Вон отсюда!.. Чтоб твоей ноги больше в школе не было!..
Вот дурак! досадливо вздохнул Сашка Серебровский и чуть шире приоткрыл дверь.
Кто именно? шепотом поинтересовался я на всякий случай.
Похоже, оба. Наш хуже
Учителя бессловесной подтанцовкой суетились на заднем плане, образуя вокруг директора Мрака Темнотеича фон горькой педагогической скорби. Между тем Кот плачущим фальцетом возгласил:
Как скажете! Раз моей ноге в школе нет места
И совершенно неожиданно подпрыгнул без разбега, сделал сальто и пришел на руки, выжал стойку, косолапо повернулся на ладонях и пошел на руках к двери, помахивая воздетыми в зенит лядащими ногами, обутыми в шикарные белые кроссовки «адидас».
У Кота, у одного во всей школе, были кроссовки «Адидас». Кот пионер борьбы с монополией государства на внешнеэкономические связи отловил туриста около гостиницы «Москва». Пьяный финн снял с ног «адидасы», а Кот ему отдал кеды, похожие на парусиновые галоши, шикарный значок с барельефом первопроходца космоса Юрия Гагарина, бутылку смертельного пойла «Солнцедар» и металлический целковый «лысик» юбилейный рубль с Лениным, на глаза которого был надвинут вместо шапки огромный лоб, как у Г.А. Зюганова.
Сашка Серебровский, который и двадцать лет назад знал массу вещей, недоступных нам, уличным придуркам, сказал тогда, корчась от зависти:
Нормальная бартерно-клиринговая сделка с высоким профицитом
Вот так, грациозно помахивая в воздухе этим самым профицитом, украшенным черными прописными буковками «Adidas»,
нашей недостижимой мечтой, воплощенной немецким сапожником Ади Дасслером в недорогие удобные спортивные туфли, которые для нас были вовсе не тапки, а символ невероятно прекрасной, ошеломляюще роскошной заграничной жизни, наш друг Кот, хулиган и двоечник, шествовал на руках по пыльному паркету учительской к двери, где мы уже изготовились ловить его, страхуя на обратном перевороте.
А в учительской тишина была сказочная будто их там цементом залили.
Сашка распахнул дверную створку, и Кот степенно вышел на руках в коридор. Я хотел подхватить его за мускулистые копыта, но он сдавленным голосом остановил:
Отчепись! Вертикаль держу
И далеко ты так собрался? невозмутимо, как всегда, поинтересовался Серебровский.
Прочь из Москвы! Сюда я больше не ездок
Он шел по коридору, за ним скорбно шествовали мы с Сашкой, а за нами бежала толпа школяров, визжа от восторга, улюлюкая и гогоча.
Когда Кот, осторожно переставляя на ступеньках ладони, стал спускаться по лестнице, Сашка спросил:
Слушай, Котяра, а может, ты теперь всегда будешь ходить на грабках?
Я подумаю, пообещал Кот. Писать неудобно ширинку ногой не расстегнешь
Поможем, заверил я и попросил: Кот, а не можешь на пуантах? Слабо встать на пальцы?..
Сейчас бы, наверное, девчонки сказали про Кота «прикольный парень». А в те времена у слова «прикол» был совсем другой смысл «иждивенец», «прихлебатель», «стололаз».
Вот это я могу точно сказать: никогда Кот Бойко не был приколом
Проснулся, будто сбросил с себя сон, как душное, тяжелое одеяло.
Проспал посадку. Самолет уже причалил к терминалу.
На Смаглия надели наручники. Майор Котов отсек остальных пассажиров, и мы потянулись по длинной складчатой кишке в здание аэропорта.
Из аэровокзала доносился мелодичный телебенькающий перезвон радиоинформации и вкрадчивый женский голос, будто сообщающий по секрету:
Рейс 252 прибыл из Парижа
На стеклянном портале красовался огромный рекламный биллборд сусально-клюквенный силуэт Москвы с кремлевскими башнями и церковными маковками, перечеркнутыми размашистыми словами цвета мяса: «This is another World» это иной мир!
Ну полно! Так-таки совсем иной?
Навстречу нам ленивой развалочкой шагал красивый франтоватый подполковник, шутовски отбивающий земные поклоны:
Какие люди! Как там у вас привечают ю ар велком?
Фомин! обрадовался я. Тысячу лет!
Это деноминированными! обнял меня Фомин. А если нынешними года два верных будет.
Как жив?
Сказка! Волшебный страшный сон боюсь проснуться, засмеялся Фомин. Я, Серега, живу как Вий поднимите мне веки
Живи, Фомин, как я, не бойся. Я точно знаю: все возможные неприятности однажды произойдут. Чего заранее бояться?
Все правильно, Серега! Я вот подумал, может быть, махнемся? Я туда, ты сюда. Ты ничего не боишься здесь, а я там, в Лионе, в Интерполе боюсь только уронить престиж Родины.
Заметано! легко согласился я. Мне еще года полтора осталось пыхтеть, и ты меня сразу меняешь. Годится?
А чего время зря терять? озаботился Фомин. Ты там поговори у себя есть, мол, замечательный парень, прекрасно носит за начальством портфели, уживчивый, хороший аппетит, без вредных привычек, холостой
Как холостой? остановил я его. Ты что с Галкой развелся?