Надо ждать. В конце концов, Длинный так Тихонов окрестил парня с ним не договаривался ездить только на демидовском автобусе. Тихонов ходит по заснеженному тротуару, пальцы совсем окоченели, нос, щеки отваливаются. Форс держим, шелковую маечку носим. Кисло бы нам сейчас в теплом бельишке было? Какая крохотная дырочка в кофте, даже петля не спустилась. Как ей, наверное, больно было! А может, сразу сознание потеряла? Нет, вряд ли. Ведь еще шагов двадцать прошла. Может, бежала? Нет, Евстигнеева и Лапина говорят шла. Не спеша шла. Упала молча, руками даже не взмахнула.
Прошел автобус, еще один. Подвыпившая компания выбралась из гостиничного ресторана. Прошли мимо. Тихонов узнал, что в Красноярске шашлык куда лучше, чем здесь, а проект Нефедова все равно зарежут. Если не в главке, то в министерстве уж обязательно
Дальше торчать тут глупо. Отложим до завтра. Голова, как утюг, тяжелая
Пятница
Вам кого? спросил швейцар, величественный, в седых бакенбардах и пижамной полосатой куртке.
Либердей Гордеича, буркнул Тихонов. Швейцар не понял, но переспрашивать не стал и указал рукой на лестницу. Тихонов поднялся на второй этаж и среди длинного ряда безымянных дверей быстро отыскал ту, на которой было написано: «Инспектор по кадрам». Заперто. Тихонов еще раз дернул ручку. По коридору шла женщина с ведром и щеткой.
Чего дергать-то? Ведь заперто! Марианна Ивановна пошла за пирожками. Будет скоро. Ты сядь, подожди.
Слушаюсь. Сяду, подожду.
Тихонов уселся на красный бархатный диванчик и стал рассматривать развешанные на стене фотографии актеров в разных ролях. Прямо напротив висел хорошо сделанный портрет «Заслуженный артист Кабардино-Балкарской АССР К. М. Ставицкий в роли графа Люксембурга».
«Да ведь он же раньше тоже в этом театре работал», вспомнил Тихонов. Ставицкий был в блестящем цилиндре, смокинге, с тростью и в накинутом на одно плечо плаще. Красивый парень, ничего не скажешь. Потом подумал: «А все-таки алиби у вас нет, гражданин Люксембург». Тихонов встал и пошел вдоль стены, читая подписи под фотографиями. Ага, вот Букова в роли Пепиты в оперетте Дунаевского «Вольный ветер». Букова была похожа на этикетку одеколона «Кармен» с веером и завитой прядью на щеке. «Такие нам страсти Бог послал», покачал головой Стас. Почти в самом конце коридора он нашел портрет Панковой Элизы Дулитл в оперетте «Моя прекрасная леди». Здесь Элиза уже не оборванка она леди, элегантная, стройная, с очень умным лицом. Ну-ну.
Дверь в конце коридора вела на крутую железную лестницу. Стас спустился но ней и неожиданно оказался за кулисами. Здесь было полутемно. Причудливыми волнами застыли складки занавесов и кулис, чернел провал оркестровой ямы, зыбь партера уходила в глубину зала, где очень далеко ночными бакенами краснели буквы «Выход». Рабочий, возившийся где-то наверху, над сценой, кричал: «Электрики! Электрики, черти, луну снимайте!» И голос его булыжником катался в пустой бочке зрительного зала.
«Смешно, что мы часто не только не задумываемся над сущностью явлений вокруг нас, но даже не подозреваем о существовании у них какой-то оборотной стороны, подумал
Стас. Нас четко держит в русле привычных представлений изначальная заданность событий и людей. В театре всегда должен быть праздник, запуски бывают только на космодроме, актер обязан всегда быть благородным и прекрасным. Причем заложено это так глубоко, что обычно и в голову не приходит спросить: Почему? Это аксиома, как точка обязательно пересечение двух прямых. Хорошо бы запретить аксиомы. Их придумали наверняка о-очень умные люди. Аксиомы мешают заглядывать за установленный ими предел»
Стас тряхнул головой и поднялся обратно по лестнице. Дверь «Инспектор по кадрам» была приоткрыта.
Стас представился пожилой женщине, сидевшей за старинным письменным столом.
Мне нужно посмотреть несколько личных дел
Творческих? деловито спросила инспектор.
Как? не понял Тихонов.
Ну, служащих или артистов?
Артистов.
А в чем дело? Кто-нибудь проштрафился?
Да нет, что вы! засмеялся Стас. Просто в силу профессиональной любознательности.
А чье именно дело вам требуется?
Видите ли, я бы хотел посмотреть несколько
Ясно, ясно, догадалась Марианна Ивановна. Вот шкаф с личными делами, кто вам нужен ищите сами. Секретничаете все!
Тихонов сказал:
Вы не обижайтесь, пожалуйста. Ведь у нас, в уголовном розыске, специфика: спросим иногда про Петрова и уже готова версия: то ли у Петрова что-то украли, то ли он у кого-то украл в общем, в какой-то краже Петров замешан
Кадровичка засмеялась:
Да ладно уж, я эту шутку еще в двадцатом году от артиста Александра Вишневского слышала. Трудитесь
Тихонов взял несколько личных дел. Букова Елена Николаевна. Анкета: тридцать два года. Образование высшее. Копия диплома. Характеристика в девять строчек. Автобиография. Тоже несколько строчек: родилась, училась, поступила Копии приказов: зачислить в театр, предоставить отпуск, объявить благодарность. Присвоить вторую категорию. Заявление об отпуске, еще одно. «Ей-Богу, подумал Тихонов, у швейной машинки паспорт и то разговорчивей: что она умеет делать, чего нет; когда хорошо работает, когда плохо; кому на нее жаловаться» Тихонов вздохнул и вернулся к автобиографии. Четкий, почти каллиграфический почерк. «Выработанный», вспомнил Тихонов термин экспертов-почерковедов. Не спеша, наверное, писала, выводила. А вот прошлогоднее заявление об отпуске. Здесь Букова явно спешила зачеркивала, некоторые слова недописывала. Все равно строчки круглые, гладкие, как на школьной доске. Да, не густо.