Я цокаю, чувствуя, как по спине пробегают мурашки раздражения. Губы сами собой складываются в презрительную гримасу, а пальцы непроизвольно сжимают телефон. Когда она уже перестанет верить в это шарлатанство.
Сколько раз она мне всякое грозила, и никогда ничего не было, потому что всегда ее карты были и есть разводом на деньги, лапшой на уши.
- Ой, давай не цокай мне там. Ира, мне не понравился ее расклад. Она сказала, что неудача ждет, крах надежд и обещаний, перемены будут, плохие перемены. Ускоряйся. Ускоряйся, нужно успеть до этой плохой волны все сделать. Вдруг еще получится избежать? Она сказала, если подсуетиться, все будет идеально. Так что ты там давай суетись, суетись.
Ничего себе. В горле встает ком от этой абсурдной смеси мистики и практичных советов. Похоже, эта гадалка-шарлатанка вышла на новый уровень, говорит то, что хочет услышать мать, которая всегда уверена в поражении, но при этом дает надежду, что все может быть замечательно.
- И вообще... Надо его жену в больницу отправить, ноги ей переломать, переехать машиной. Не знаю. Думай, Ира, думай, отправь ее на больничную койку. Я посмотрела на нее, это же тварь, гадина. Она как бульдог вцепится потом ему в ногу. Она не отпустит просто так.
Вот же завелась. Я, конечно тоже думала, что Альбину надо как-то вывести из строя, но потом поняла, что это не нужно. Клуше и без того досталось по жизни, и еще достанется. В голове всплывает ее лицо, это жалкое, страдальческое выражение, когда она смотрела на тот проклятый портрет. Нет, даже думать об этом противно.
- Она еще потом долго будет нервы трепать. Ира, с ней нужно что-то сделать.
- Ой, мам, я тебя умоляю, она такая дура, - голос звучит резче, чем хотелось бы, и я тут же делаю глоток воды из хрустального бокала, чувствуя, как ледяная жидкость обжигает горло. - Она столько лет не замечала ничего. И здесь я с ней столько времени общаюсь, что... Это... Кошмар. Причем она даже видела портрет, где я, сын, ее муж, и она ничего не сказала.
Рассказываю матери то, что раньше не говорила, надеюсь это ее заткнет. В животе сводит от нервного напряжения, будто проглотила раскаленные угли.
- Она жалкая, никчемная женщина, она боится. Она очень боится. Нормальная бы баба уже мужику своему все нервы вытрепала, а это просто приняла правила игры мои правила игры. Ей хватает того, что есть. Она мне улыбается, пытается со мной дружить. Видимо, надеется, что все будет хорошо и я его все же не уведу и будем делить его на двоих. А так не бывает, мам, так не бывает.
Черт, надо сворачивать разговор, завела мать не на шутку. В висках пульсирует, будто кто-то бьет молоточком изнутри. У меня уже нервы сдают.
Надо сказать Марку, что в субботу я на весь день иду в СПА, а он сидит с сыном, потому что няня мне не подошла, надолго сын с ней не хочет оставаться, и плевать, что это не так.
- Пусть она верит, во что хочет. Потом такие ломаются. Так что не надо делать мне мозг на пустом месте, мам. И все, давай, у меня этот сопливый выродок снова внимания требует, пока Марка нет дома.
- Ну, смотри, Ир, я тебя предупредила. Я тебя предупредила, потом не плачься мне на плече. Что, мам, я все упустила.
И сбрасывает, обиделась. И отлично! Давно пора, а то весь мозг вынесла, скоро и плешь проест. Не умеет она работать на перспективу, любит результат в моменте, но так в жизни не бывает.
Не-бы-ва-ет.
Пальцы дрожат от раздражения, когда кладу телефон на мраморную столешницу, оставляя на глянцевой поверхности отпечатки пальцев.
И все же, почему Альбина действительно молчит? Я ведь сказала ей, что Марк собрался разводиться. Может, она что-то задумала? И мать действительно права... Да нет, бред, она просто никчемная баба. Тьфу на мать. Сеет сомнения и смуту...
Пошло оно все к черту, я точно знаю,
что у меня все получится.
Я оставлю их всех с голой жопой.
Глава 20
Альбина
В кухне приятно пахнет жаренным луком и тушеным мясом. Я помешиваю соус в сковороде, следя, чтобы он не пригорел. За окном уже темнеет, и отражении стекла видно мое уставшее, но на удивление спокойное лицо.
Сегодня был долгий день: встреча с адвокатом, звонок от Тима, бесконечные мысли о том, как все провернуть. Но сейчас, хоть ненадолго, я могу просто стоять у плиты и дышать.
Я чувствую, как горячий пар обжигает лицо, когда наклоняюсь проверить готовность мяса. В воздухе витает запах чеснока и тимьяна, привычный, успокаивающий, такой далекий от всей той грязи, что творится в моей жизни последние недели.
- Мам? - голос сына за спиной звучит, неожиданно для меня, заставляя едва заветно дернуться. В его тоне неуверенность, с той ноткой вины, которую я научилась распознавать за четырнадцать лет материнства.
Оборачиваюсь, придерживаясь край стола, внезапное движение вызвало легкое головокружение, последствие двух бессонных ночей подряд.
Рома стоит на пороге, вжав голову в плечи, будто пытается стать меньше. Его пальцы нервно теребят швы карманов джинсов, а взгляд упорно избегает встречи с моим. Что-то случилось. Сердце сжимается в груди, но я делаю глубокий вдох, ловя знакомый аромат домашней еды, словно он может придать мне сил.