«Так пусть же и несчастный старик хорошую жизнь увидит», великодушно решил Ивашка.
Он встал и терпеливо потянул камень в гору.
VI
Что же ты, дедушка, не принес ни молотка, ни топора, ни лома?! вскричал удивленный Ивашка. Или ты надеешься разбить камень рукой?
Нет, Ивашка, отвечал старик, я не надеюсь разбить его рукой. Я совсем не буду разбивать камень, потому что я не хочу начинать жить сначала.
Тут старик подошел к изумленному Ивашке, погладил его по голове. Ивашка почувствовал, что тяжелая ладонь старика вздрагивает.
Ты, конечно, думал, что я стар, хром, уродлив и несчастен, говорил старик Ивашке. А на самом деле я самый счастливый человек на свете. Ударом бревна мне переломило ногу, но это тогда, когда мы еще неумело валили заборы и строили баррикады, поднимали восстание против царя, которого ты видел только на картинке. Мне вышибли зубы, но это тогда, когда, брошенные в тюрьмы, мы дружно пели революционные песни. Шашкой в бою мне рассекли лицо, но это тогда, когда первые народные полки уже били и громили белую вражескую армию. На соломе в низком холодном бараке метался я в бреду, больной тифом. И грозней смерти звучали надо мной слова о том, что наша страна в кольце и вражья сила нас одолевает. Но, очнувшись вместе с первым лучом вновь сверкнувшего солнца, узнавал я, что враг опять разбит и что мы опять наступаем. И, счастливые, с койки на койку протягивали мы друг другу костлявые руки и робко мечтали тогда о том, что пусть хоть не при нас, а после нас наша страна будет такой вот, как она сейчас, могучей и великой. Это ли еще, глупый Ивашка, не счастье?! И на что мне иная жизнь? Другая молодость? Когда и моя прошла трудно, но ясно и честно!
Тут старик замолчал, достал трубку и закурил.
Да, дедушка! тихо сказал тогда Ивашка. Но раз так, то зачем же я старался и тащил этот камень в гору, когда он очень спокойно мог бы лежать на своем болоте?
Пусть лежит на виду, сказал старик, и ты посмотришь, Ивашка, что из этого будет.
VII
И много около него народу побывало. Подойдут, посмотрят, подумают, качнут головой и идут восвояси.
Был на той горе и я однажды. Что-то у меня была неспокойна совесть, плохое настроение. «А что, думаю, дай-ка я по камню стукну и начну жить сначала!»
Однако постоял-постоял и вовремя одумался.
«Э-э! думаю, скажут, увидав меня помолодевшим, соседи. Вот идет молодой дурак! Не сумел он, видно, одну жизнь прожить так, как надо, не разглядел своего счастья и теперь хочет то же начинать сначала».
Скрутил я тогда табачную цигарку. Прикурил, чтобы не тратить спичек, от горячего камня, и пошел прочь своей дорогой.
Леонид Пантелеев (Художник Е. В. Попкова)
Трус
А внизу, в море, в это время колхозник-рыбак ловил рыбу. И с ним в лодке была девочка, его дочка. Она все видела и поняла, что мальчик трусит. Она стала смеяться и показывать на него пальцем.
Мальчику было стыдно, но он ничего не мог с собой сделать. Он только стал притворяться, будто сидит просто так и будто ему очень жарко. Он даже снял кепку и стал ей махать около своего носа.
Вдруг подул ветер, вырвал у мальчика из рук удочку и бросил ее вниз.
Мальчику было жаль удочки, он попробовал ползти вниз, но опять у него ничего не вышло. А девочка все это видела. Она сказала отцу, тот посмотрел наверх и что-то сказал ей.
Вдруг девочка спрыгнула в воду и зашагала к берегу. Взяла удочку и пошла обратно к лодке.
Мальчик так рассердился, что забыл все на свете и кубарем покатился вниз.
Эй! Отдавай! Это моя удочка! закричал он и схватил девочку за руку.
На, возьми, пожалуйста, сказала девочка. Мне твоя удочка не нужна. Я нарочно ее взяла, чтобы ты слез вниз.
Мальчик удивился и говорит:
А ты почем знала, что я слезу?
А это мне папа сказал. Он говорит: если трус, то, наверно, и жадина.
Честное слово
Как-то летом я зашел в садик, я не знаю, как он называется, на Васильевском острове, около белой церкви. Была у меня с собой интересная книга, я засиделся, зачитался и не заметил, как наступил вечер.
Когда в глазах у меня зарябило и читать стало совсем трудно, я захлопнул книгу, поднялся и пошел к выходу.
Сад уже опустел, на улицах мелькали огоньки, и где-то за деревьями звенел колокольчик сторожа.
Я боялся, что сад закроется, и шел очень быстро. Вдруг я остановился. Мне послышалось, что где-то в стороне, за кустами, кто-то плачет.
Я свернул на боковую дорожку там белел в темноте небольшой каменный домик, какие бывают во всех городских садах; какая-то будка или сторожка. А около ее стены стоял маленький мальчик лет семи или восьми и, опустив голову, громко и безутешно плакал.
Я подошел и окликнул его:
Эй, что с тобой, мальчик?
Он сразу, как по команде, перестал плакать, поднял голову, посмотрел на меня и сказал:
Ничего.
Как это ничего? Тебя кто обидел?
Никто.
Так чего ж ты плачешь?
Ему еще трудно было говорить, он еще не проглотил всех слез, еще всхлипывал, икал, шмыгал носом.
Давай пошли, сказал я ему. Смотри, уже поздно, уже сад закрывается.
И я хотел взять мальчика за руку. Но мальчик поспешно отдернул руку и сказал:
Не могу.