Я закрылась изнутри, задернула тяжелые шторы из саржи, подкрутила яркость газового канделябра, чтобы прогнать опустившийся на комнату полумрак, и подошла к ближайшему книжному шкафу у несущей стены. Нащупав за увесистым томом эссе римского папы щеколду, я отодвинула ее и потянула на себя левую часть шкафа. Он поддался с легкостью и бесшумно, поскольку петли были хорошо повешены и щедро смазаны, и отворился как дверь, обнаружив за собой потайную комнатку.
Там, скорее всего, раньше прятались подельники медиума.
Я же нашла ей другое применение.
И сейчас подошло время ею воспользоваться. Лиану Месхол не примут в доме баронета. А значит, нужно преобразиться.
Я зажгла свечу. Потайная комната не обогревалась, и я невольно поежилась от холода, когда стянула с себя дешевое платье из поплина с оборками. Увесистую брошь, которую Лиана Месхол никогда не снимала, я от платья отцепила. Со стороны она выглядела, как обычное украшение, а на самом деле была приварена к рукояти кинжала, спрятанного у меня на груди. Одним резким движением я вытащила оружие из корсета и залюбовалась блестящим тонким лезвием, острым как бритва, прежде чем отложить его в сторону.
За платьем и кинжалом последовали накладные волосы, невидимки и другие предметы гардероба Лианы Месхол, и в конце концов я осталась в одном нижнем белье, самой ценной деталью которого был, как ни странно, корсет.
Да, несмотря на свою неприязнь к корсетам, я почти никогда его не снимала, но благодаря не слишком туго затянутым лентам для меня он был не мучителем, а защитником. Он не сковывал меня, а дарил свободу, защиту,
прикрытие. Он служил тайником для кинжала и поддерживал подкладки на грудь, в которых я держала много всяких полезных мелочей и целый ворох английских банкнот и которые вместе с подкладками на бедра создавали пышный силуэт, совсем не похожий на скучную худую фигурку Энолы Холмс.
Оставив на себе только подкладки, корсет и нижние юбки, я склонилась над раковиной, смыла румяна, морщась от покалывающей кожу ледяной воды, и посмотрела в зеркало. Там я увидела свое вытянутое, непримечательное, болезненно-бледное лицо, обрамленное родными каштановыми волосами длиной ниже лопаток и такими же непримечательными.
Они-то меня и беспокоили. Видите ли, чтобы сойти за зрелую даму, их надо было убрать. Юные леди ходили в коротких платьях и с длинными волосами, а взрослые в длинных платьях и с волосами, убранными наверх. Днем у благородной дамы все должно было быть прикрыто, кроме ушей.
Я хотела притвориться благородной дамой. Вот только тем прислуживали горничные, а у меня горничной не было.
Пожалуй, избавлю любезного читателя от нудного рассказа о том, как я делала себе прическу, и скажу только, что час спустя из- за книжного шкафа вышла леди с убранными наверх волосами, почти полностью скрытыми под огромными полями шляпы, в сером шерстяном платье, дорогом и сделанном на заказ, но в то же время довольно скромном на вид и не слишком элегантном. На груди блестел аккуратный перламутровый овал броши. Как видите, я располагала не одним кинжалом.
Накинув на плечи очаровательное меховое манто, я взяла с собой муфточку того же цвета и заперла свою «гардеробную». Затем подошла к другому шкафу, у наружной стены, отодвинула щеколду за увесистым томом «Путешествия Пилигрима» и выскользнула из бюро доктора Рагостина через потайную дверь.
Глава пятая
Мучительная укладка моих ненавистных волос омерзительного цвета болотного рогоза, слабых и блеклых, испортила мне настроение. Я села в четырехколесный кеб, достала из кармана бумагу и сделала довольно грубый карандашный набросок сплетничающих миссис Фицсиммонс и миссис Бэйли в старомодных белых чепцах с оборками, с хитрыми глазами, окруженными морщинами, и тонкими раскрытыми губами: честно говоря, так они очень походили на черепах.
После этого я немного успокоилась и нарисовала уже более приятный портрет молодой леди в меховом манто и бархатной шляпе с большими полями и с перьями поганки. Она слегка щурилась, потому что благородные леди не могли носить очки, каким бы плохим ни было их зрение. Воспитанная в нежности и заботе, она казалась совершенно беспомощной, ходила склонив голову и опустив плечи. Внешность у нее была не особенно привлекательная, и красивая одежда не могла скрыть этого факта.
Это была застенчивая супруга доктора Рагостина, помолвленная с ним еще в детстве.
Таким образом я напомнила себе, чью маску надеваю сегодня.
Когда на меня находило вдохновение, я могла нарисовать кого угодно, хоть Лиану Месхол, хоть маму или моих братьев чуть ли не всех, кроме себя самой. Я не могла изобразить истинное лицо Энолы Холмс на бумаге. Как ни странно.
Кеб остановился на фешенебельной улице, и я спрятала рисунки в карман; Шерлок Холмс дважды видел нарисованные мной портреты, и мне не хотелось давать ему зацепку. Я собиралась сжечь эти листы по возвращении домой.
Кебмен высадил меня на углу. Я вышла, спрятала руки в шелковых перчатках в муфту и дождалась, пока он уедет. Турнюр теперь носили только вдовы и хорошо, что этот неуклюжий силуэт постепенно выходил из моды! но благородная леди все равно не могла надеть платье без шлейфа. Полы мехового манто и подол юбки, тянувшиеся за мной по заледеневшей булыжной мостовой, указывали на то, что я отношусь к тому слою общества, представители которого разъезжают в каретах. Поэтому я не сдвинулась с места, пока кеб не скрылся из виду. Конечно, доктор Рагостин должен был располагать собственной двухместной каретой и парой лошадей, но хоть средства, оставленные мне матерью, и были приличными, я не могла позволить себе разбрасываться деньгами.