Аптеку открыл, приехав в Тяпкатань из Бороншвейха, неметц-аптекарь Васильвасиличь КАПФЕЛЬ5. Приехав, и оснувавшись в доме Чудилиных, женился на сестрице Волександрвасильны, Розевасильне6, раскрасавитцы тож, всей в неметцком аппетите: тучная, розовая, глаза с поволоклой речь колоколами угличскими. От нейя родиша сына Францеля, видом мать, худого как шкилет и чехоточного7. Уродился сей неметц в красной гостиной а аптека была в то время игде почта, тож в Чудилинском доме. Резиденцию имел Капфель тогда в Чудилинском доме главном там зачал, там родил и пошли рождения в гостиной, станции отправления: Жизнь к станции назначения: Смерть.
Там ж родились две гнедых девочки от Василиска и Волександры и будучи спущены на мокрый пол после мытья померли. Были гнилые-шелудивые, в отца дурнобольного. Не жалко их было Волександре, чрез
три законных дня после похороночек заиграла на гармонье вальц-невозвратное время8, зашто раскастили её на весь город кумы́ и свахи́, до исподней перебрали грязь. А Чудилин Василиск, загнал чорного жеребца на смерть, гоняя по рощам и лесам насмерть и рад был: вороных не любил.
Ну, а через годик повезло гостиной вновь: вороной рабёнок там родился матери в любовь и муку, а вотцу (вотциму) на позор и горе и нелюбу вы-бляд-док!! Дда жидовский!! Да от учёнова-попровизора9. Аптека то для всяково человека: и скапидар пользу принёс, сына наддал, наследново прынца, с участью необыкновенной: выдвинул ево городд, выбросило навек своё сословье не купецкой и не человецкой, свой, вы-бляд-ок!! и чужой гой, гой.
Три роженья, две смерти, все в гостиной, красной горнице: вороной рабёнок не даром родился в стенах сиих10. И ныне, на склоне лет, глубоким старцем, близко к сотне-веку, довелось мне свидеться с ним, всё живым11 и жизнь-жар12 дающим. Робёнок был мужем, рекомым издревле виром13; вороная масть блестела уже нитьми серебра, как прозумент на бархате лиёнском, был он, как измолоду, гнут и всё прям, и стокрасо прям!! а венчал его левый бок красный цвет, родной ему, рожденье венчавший, на кипейной14 рубашке, у левого карманцу, как кровь кипел знак всего ныне властвования рабочих и крестьян Трудовое Знамя!!!15
И вспомнил я: чужак-то, тот выблядок-то, шемашедший, чудной, жид, свой он ныне.
А я, иеромонах, духовный отец предстатель-жрец того, в кого ныне не верят разумом и сердцем заслонившимся и охолонувшимся новым я был чужак и, должно, теперь незаконный изблядыш тоже. Но кипело мохлое моё, слабное сердце чужим кипом, чужим цветом, а я и радовался, ибо содружил ему всяко и в то время, помыслом и слабодействием коекако. И пили мы с ним красное вино и вкушали елей животный: сливное масло с поклёванным хлебом а вино сие некощунно, было кровию нового века и рода, а хлеб плотию их дел. И пред смертию, близящейся, как сон, желанно и прямо, не кривя помыслом и душою, вписывая вперёд далеко забегшие, помню: был он близок, был, страшно аж, был и я недалёк до сегодняшних дней, днищщ великих ныне и присно, аминь.
Но забегая вперед, борзо, как млад конь, не забываю, что повествовать должно не о конце, а о начале: рождение. Рождение вороного ребёнка было в майе, семнадцатого дня16, за что, по поверью, молоденец рождающийся всю жисть должен был маяться. Маялся он всю жизнь, чему был свидетель и я грешный, а я летописец, но потом и вознёсся и стал не майским, а красномайским, перьвом в городе и мире, за что я и благодарю не судьбу, не бога, а то, что властвует ныне всесильно и правдиво, жизнь свою утверждая повсемирно. И пред фактом рождения должен я повествовать о причинах рождения, и виновниках его и о прочем всем порядком, чинно.
Он, ребёнок вороной, сын Волександры и Василиска Чудилиных, не был насамделишне сыном Василиска. Отец ему был на факте аптекарь-попровизор чорный тоже воронец, Волександр Кицнер17. Чудилина Волександра увидела его, прибыльца из Москвы, и ошаломела. Крепкой, коренастый, чорный-вороной, в золотоочках, как доктор иль прохвессор он был хорош и дивен. Он был как сон, как песня: чуден, но с заманчивыми светлыми глазами. Умный и развитой москвич, весёлый и бойкий, в сертуке чорном и антиресном галстуке рыжищеколадном, с чёрнобелым зегзагом он покорил, он взял её сердце и чуй18. Он был грех и был словно бес, но нужен ей, как песня.
И вот как он взял её и сделал незаконной женой, своей вещию.
Аптека была, как говорилось уж, в другом доме, потом почте, почтовой конторе.
Жили ж Чудилины в доме-додоме, у угла, на перекрёстке у трактира. Там жили и Капфель с женой и Чудилины со свояченицами-сёстрами Волександры Вольгой, Розой, Одарьей19. И Вольга, горбатая, но раскрасавица-девица-барышня20 обстряпала дело: завлекла Кицнера да и передала сестрице. И вот первая встреча, как июльская зорька на земи, а было в августе, золотом от пожаров и солнца и месяца нощного. Вышла Волександра на балкон верхний а в саду Кицнер с Капфелем за сигарами и пивом играют в винт при подколпачных садовых ланпах чудо-юдо в Тяпкатани, изомление и чудоба на весь город: как смотрины либо похороны. А Вольга вышла тоже прохладитца вышла да и подсунула сестрице гормонью дамскую системы Миллера, на серебре и платине, сто семьдесят пять серебром стоимость!