А теперь ннно-оо! поехалии: а мне сильно некода. Нук, крути круг, зачиняй двих, дубась в тулумбац42, вай в желейки, а вы все в пары в вспа́рьё и старьё и молодь, ато быть тут х..хх-оллл-одд-ду напушшу!!
И пропал: в дым, в доску, в земь. Как не было. И зачалось содвижение всех в один круг хоровод в один ярый ярморок, восгудели волынки, завыли желейки заскрыпели ширманки, бухнули бубены и бацнули барабаны, дюже. Пошла музы́ка, отдирай примёрзло-что! Закружилось всё, в парах во пара́х, как во облацех, рыба с раком, питрушка с пустернаком, щука с куком, кук-кукишь со скукой, злодейкой худой-индейкой судьбой! И пошёл срам велий: владыко был поят блудницей Махорой, самой ярой блядию и как ни упиралси владыко а пошёл, тряся высокой главой, в паре, перьвой! Вторая пара, кая понеслась за перьвой, такова: женщина Волександра Чудилина, а муж в парный, к ей прилепе, пастух Яков, Париц Тяпкатанский, иже любец и жёнами возлюблен бысть всеми в граде, с желейкой; облапилась сия пара дюже срамно и в плясе неслось вслед владыке с Махорой. Третья Сруша блаженная прильнула к воеводе-болярину Хорь-Абралову и, играя в скоку его царской брадой, оголилась срамно до жопы, кажа её, грязную и красную, тьфу!! И с Митрием протопопом новособорним, неслась Клавдиана Победоносиха-мессалинка, ухватясь за ево то, что ни описать ни сказом выразить не мощно кажному, тем менее мне, ангельский чин на себе хроняща до кончины, непостыдно и мирно. И в пятой паре были ещё: Чудилин Василиск и подмонастырская жонка подстилка подо всех мирян, а такожде и монасей, что мне описать мыслимо лишь как летописцу правильному, о том ежеденно скорбя.
И дале, холопи смесились со боляри, власти со смердами, по полам: жено и мужи вместе, но и дальнеише неслись соединении, жопниками и секольницами однородные полы, срам велий удесятеряя.
И неслися, се, по выгону-лугу, под игру всех энструментов и ворудий игряных, музы́чков. И смотряше на ны деревьи, растении и строении и всё сие тряслось и качалось и плыло, соединяясь в шабаше, коего не видали и древние горы и средние века-годы. И сорвалась разная оутварь, и оторвясь со своих мест, коотлы, кострюли, таазы, лошки, лопаты, кирки, молоты, скамьи и стали и понеслись вовместях, кощунно соединясь в пары: таз с лошкой, молот с плошкой, улей с
кострулей. Под конец не выдержала сама природа живая, деревья и цветы, и травы и грыбы. И вышли из мест и пор понеслись и кружились со всея тварью и вещьми.
И бысть месяц, на небе, кровавый, огромадный, как таз с месячными женскими, и звездь и млечный почернели, притменились и кровли жилья сорвались и, вверх уидя, образовали над нижнею круговертью воронку, вертящуюся на диво всем. И зазвонило на всех колокольнях пасхально седьмичный43 трезвон44 И запыла́ пожар всетяпкатаньский и команда пожарная не увидела: вся, и со брандмейстером, была на гульбище бесовском что попусти бог всемогущей и царь всесильной земнои зна, что творяй. И туто в конец появился на коне-оргамаке-мерине Гнедке опять Тяпка и содеял вот что: останови силой бесьей мановения круг-шабаш и примёрзло всё враз на корню, как в писании.
И нача восход нача всходить пурпур солнца багрового, при луне, багровой тож. И запылал монастырь и коланча на полицеи и от пожара занялись все пять слобод, горя кольцом рубиново огненным и персты Тяпкатани, леса и рощи, были одеты сими перстнями пожаров. И тут натрави Тяпка всех против всих и разделишася круг на две стены и одна пойдя на другую войной непощадно-кулачной. Был бой. В одной стене холопи, служки, рабы, во другоей власти и горождане белоей кости.
И началось стражение, воина, бой, говорю и пишу, злой бой, на смерть, последний, в остань. И завалялись вповал оубитые и сраненые, звукнули мечи, сабли, шашки, штыки, и забухали оружия и винтовки и фузеи45, и пистолеты, и кольты и ружья кремневые тожь.
И звон со седьмичного перешёл в набат46. И закричали женчины и жоны, сметясь в кучу, вижжа, стеня и царапали землю, кусая друг друга зубами, и грызя такожде землю и деревья на ней.
И затмися солнце и луна и звездь, и пала звезда с верху вниз и смерклось всё, навек, уйдя вон в смерть, под скрежет зубовный и вой зверей и людей.
Аминь.
Так видеста все воедино один сон, едино видение, един мо́рок. И очнувши, лежали вси в безмолвии и великой думе: кто как мог. И притече после ко мне выборныи и сообща тайно, меня скромного инока47 просили толкования что и в знак чего всё бысть, но я отженя48 соблазн, записал лишь сей сон, такожде, как говорили словами очновидцы граждане града Тяпкатани, что и свидетельствую сице, иные и присно, и во веки, во славу и благословение имени господа нашего бога и всех святых.
Аминь».
4. Рождение Смерть, станции1
И показа тут всем дом Чудилина, Василиска. По Тульской, рядом бок о бок бысть трактир, рядом склад, кабак и харчевня, истерия австерия, целых Чудилинских полквартала.
Запишем о доме-додоме, об унутри ан-терриере, по заграничному диалекту. Если поидешь чрез калитку в полисадник, то по махонькой песошной дорожке приидешь по ступени каменной лествицы. Сея вступит к стеллянной двойной двери. Та внид в красную горницу гостиную издавни. Гостиная сея счас будет вам, милосливые государи-дарыни, показано вся, до задницы её вплоть. Когда внидешь в неё а я, грешный иеромонах3, входил суда часто4 перьвое: подкова, вправленная в по́рог, показывает, что здесь мир торговный, либо магозен, либо какой торговный пункт исздесь бывал и верно: было ап-тека.