Увидев вошедшего доктора, Гладилин приподнялся, покосился в сторону двери. Потом на занавеску, за которой дремали другие.
Доброе утро, Иван Павлович прошептал он, голос его был хриплый. Вы
Перевязка, перебил его доктор, может излишне холодным тоном.
Гладилин кивнул.
Иван Павлович принялся осматривать рану. В неловком молчании прошло минут десять.
Все нормально. Заживает хорошо.
А эту руку не глянете? улыбнулся Гладилин, показывая на левое плечо, где была татуировка.
Главное, другим так не скажите, проворчал доктор.
Вы ведь видели, прошептал Гладилин. Вы знали. Про меня. Формуляр пришел на меня?
Вам то какая разница?
Почему? Почему не выдали?
Иван, но отложил ампулу. Ответил спокойно:
Я врач. Остальное не моё дело.
Э-э, нет, Гладилин приподнялся на локтях. Лицо побелело от боли, но в глазах горел огонь. Сейчас не время быть ни при чём. Вы и сами это понимаете, только боитесь признаться. Всё рушится, доктор. Всё! Государство гниёт, царь обезумел или спит, генералы торгуют нами, как мясом. Народ голодает, солдаты мёрзнут под ружьями за чужие интересы А вы говорите «не моё дело»?
Он снова покосился на занавеску, наклонился ближе:
Нас предают, понимаете? В госпиталях умирают тысячами, в тылу воруют, а в ставке пиры устраивают. А в окопах мальчишки мрут ни за что. Я это не выдумываю, я это собственными глазами видел. Думаете это правильно?
Где-то я это уже слышал! ухмыльнулся доктор, вспоминая вечера у Анны Львовны. Помнится один фанатик точно так же говорил. А потом сжечь меня вместе с больницей хотел!
Большевики не фанатики. Мы единственные, кто говорит правду. Кто хочет мира, земли и хлеба. Мы не за анархию, мы за порядок новый, честный. Без царей, без офицерских лосей, которые стреляют в спину, если не пойдёшь в атаку
Иван слушал молча. Потом проговорил:
Думаешь, я не видел, как убивают за «братство»? Думаешь, кровь на твоих руках будет чище, чем на их? Вы все и те, и эти раздираете страну на куски. А я здесь латаю тела. Поезда уходят полные, возвращаются пустыми. Мне не до знамён, Гладилин. У каждого своё поле боя.
Гладилин долго молчал. Глядел на Ивана, как будто пытался разглядеть сквозь него. Потом тихо сказал:
Но ты не сдал меня. Значит, ты уже сделал выбор. Может, сам того не зная.
Иван пожал плечами.
Насчет выбора ты ошибаешься. Я лишь выбрал не доносить. Не спасать идеологию спасать людей. Ты помог мне, я тебе. Вот и весь разговор.
Гладилин снова оглянулся. Голос его стал совсем тихим:
Хороший ты человек, Иван Павлович. Ты ещё передумаешь. Когда всё рухнет, когда у Зимнего снесут ворота вспомни этот разговор. Нам такие, как ты, нужны будут. Не те, кто кричит, а те, кто умеет действовать. Хирурги строители новой жизни. Помни это.
Поезд вздрогнул. Остановился.
Что такое? встревожился Гладилин.
Станция, ответил доктор. Лежи, сейчас новых пациентов возьмём на борт и дальше поедем.
Станция оказалась крохотной, затерянной среди сугробов, забытой богом. Вместо электричества керосиновые фонари. Вместо станционного смотрителя безногий немой дед. С помощью жестов он с трудом объяснил, что на есть раненные.
Санитарный поезд остановился на запасном пути для дозаправки углём и водой. Пока стоял грузили раненных. Их оказалось не много трое. И все трое тяжелые.
Иван Павлович, прими! крикнул
Глушаков, пытаясь что-то втолковать смотрителю по поводу угля. Я пока тут разберусь.
Первый раненный оказался судя по погонам рядовым. Высокий, худощавый, с короткой бородкой и впалыми щеками. Шинель порвана, глаза лихорадочно блестят. Огнестрельное ранение в грудь, кровь пропитала повязку. Второй ефрейтор. Молодой еще совсем, лет двадцать. Но повидавший многое. Коренастый, с широким лицом и сбитыми костяшками. Гимнастёрка в грязи, левая рука висит, прострелена навылет в плечо. В груди еще два ранения. Молчит, стиснув зубы, но взгляд полон страха. Кашляет, сплёвывая кровь.
С третьим повезло. Поручик. Невысокий, жилистый, с рыжими усами и шрамом на щеке. Ранение в бедро, повязка наспех наложена, кровь сочится. Пуля прошла по касательной, только кожу содрала.
Где их так? спросил Иван Павлович.
Да черт его знает! не скрывая раздражения ответил Глушаков. Тут ничего понять невозможно!
Он кивнул на немого старика. Тот с тем же раздражением замычал, показывая руками на Глушакова мол, вот какой непонятливый нашелся!
Из-под обстрела мы, простонал поручик. Германцы прорвались. И прямо в лобовую. Вон, моих ребят скосило. И меня.
Он сморщился.
«Не такая уж и страшная рана, чтобы так морщиться», устало подумал Иван Павлович, кивнув санитарам:
Первых двоих в операционную. Срочно!
Ассистировала Евгения сама вызвалась. Кажется, все теплилась в ней надежда, что получится доктора очаровать. Иван Павлович даже не стал ничего говорить бесполезно. Главное уже давно сказал. Все остальное выдумки самой медсестры.
Двоих тяжелораненых Иван Павлович решил взять себе, поручика отдал Завьялову. Выбор был логичным и отработанным множеством лет опыта тем, кто отстоял ночную смену, следовало отдавать легких, если была такая возможность. У доктора, который не спал ночь и реакция не та, и мысли могут путаться. Вероятность ошибки большая. Тем более у Завьялова. Так что лучше пусть возьмет поручика. А с этими двумя