Быть в команде
Думаю, самое лучшее, что сделала для меня музыка она стала моим домом. Семьято у меня была, но это лучше, чем семья. В семье всегда есть мама, перед ней надо постоянно оправдываться, признавать: «ну мама, я же вышел из твоей: ну прости меня». И отец всегда может сказать: «Это была моя сперма». Он передал тебе свои гены, и теперь ты должен говорить: «Извини, папа», а он, возможно, скажет: «Я тебе сейчас задам за тото и тото». И если хочешь както развиваться, придется покинуть эту старую семью. Надо уйти из семьи, потому что когда хочешь измениться, друзья тебе не дадут. А твои первые друзья это твоя семья.
Конечно, лучший способ играть музыку это быть частью КОМАНДЫ: вроде байкерской банды, вроде семьи, только каждый должен свое место в этой новой семье заслужить. Но ты должен понять ты, тот, кто слушает меня сейчас гденибудь в доме N 1447 по Окриджкурт в городке ШейкинЭспен в глубинах Пенсильвании, или где ты там находишься, что, единожды покинув эту новую семью (а покинуть ее придется), ты попадешь в еще худшую историю. Тебе придется создавать семью самому.
Давай повернем иначе. На свете очень много народу слишком много, и естественный инстинкт каждого человека, с которым ты сталкиваешься использовать тебя, ибо чем больше рождается людей, чем дольше они живут, тем меньше от них проку особенно по сравнению с теми, кто совершенствуется в своем деле, тем больше всеобщее беспокойство и конкуренция. Люди всегда хотят тебя както употребить. Они пытаются тебя побить, победить. Если у тебя нет семьи нет команды ты пропал.
Когда одиночке действительно есть что сказать это редчайший случай. Я думаю, если не выступаешь от лица какойнибудь группы, тебе нечего сказать. Разве не так?
Непосредственный контакт
Меня оплевывали, меня лупили, меня закидывали яйцами. Бумажными стаканами, деньгами, фотоаппаратами, лифчиками, трусами, ссаными тряпками, дорогими шмотками, поясами и так далее. В меня стреляли, между прочим, из рогатки. А что, постепенно привыкаешь.
Вот месяца полтора назад я был в Детройте, и ктото швырнул в меня бутылкой виски «Джонни Уокер Блэк». Я знаю, что это был «Джонни Уокер Блэк», потому что ребята из группы потом ее подобрали. Швырнул бутылку виски. Пронес както через все кордоны, через охрану. Чутьчуть не попал в голову. В общемто, по волосам задело. Я видел, как она, сверкая, летела ко мне. Гдето последние футов шесть видел. Но времени увернуться не было. Я только слышал, как она просвистела у виска и грохнулась позади. Стекло такое толстое, что не разбилось. Реально толстое стекло. «Джонни Уокер Блэк» качественная бутылка. Я потом сказал этому мудиле с телевидения: как здорово, что бутылка пролетела мимо, а он, конечно, вырвал из контекста и извратил: «мол, так мои фанаты традиционно приветствуют меня, и мне это нравится».
Однажды грейпфрутом получил прямо в лоб в КобоХолле в Детройте.
Както играли мы в клубе «Rock'n'Roll Farm» в Уэйне, штат Мичиган. Полная дыра. Я вообще много играл в дырах. Никто из Stooges не переживал по этому поводу играем, и ладно. Короче, играем мы в этой дыре в Уэйне, штат Мичиган, у какойто деревенской дороги народу человек 800 или 1000, а я в обвислой женской шляпке с тремя цветочками, с длинными обесцвеченными волосами, в пачке и балетках, и с какимто шарфиком вокруг пояса, кажется, это была чьято занавеска.
А на сцену все время летели яйца, и в конце концов это меня достало. И я сказал музыкантам: «Так, все, стоп!». Я иногда так делаю.
Интересно не знаю, может и с другими рокерами такое случается, но музыка у нас крайне агрессивная и возбуждающая, и через несколько песен я впадаю в измененное состояние, возможно, от переизбытка адреналина. Мне кажется, что я могу совершить все что угодно. Это, конечно, не так, и я часто влипал в неравные, заведомо проигрышные драки.
Итак, я говорю: «Стоп!». А зал, повторяю, дрянь, потолки низкие, мог бы быть зал для пинбола. Я хочу знать, кто именно швыряет яйца. И вот, гляньтека, расступаются воды, и передо мной, футах в 75ти, вырастает эдакий человекгора, ноги расставлены, носки врозь, совершенно невероятных размеров парень с самой широкой и счастливой улыбкой, которую я
когдалибо видел. Это была действительно чудесная улыбка он знал, что он король, и готов был дать мне оторваться (надеюсь, не до смерти). Длинные рыжие волосы, рост около 6 футов 5 дюймов, широкие плечи, клетчатая куртка, ухмылка эта. И на одной руке кастет с перчаткой до локтя, с шипами на кулаке. Подмышкой картонная упаковка дюжина яиц, его оружие. У него все получилось, и вот он стоит, подбоченившись, таращится на меня и глубоким таким басом говорит: «Привет».
Пришлось мне сделать из этого шоу и, подпрыгивая на цыпочках, как боксеры из телевизора, я устремляюсь на него Давид против Голиафа. Видеть, как его кулак летит навстречу, было все равно что ждать лобового столкновения с поездом. Он сшиб меня одним ударом, тут же кровь прямо промеж глаз, до сих пор шрам есть. Кровища, ужас. Я увидел звезды. Было очевидно, что его не победить, и я сказал: «Ну что ж: продолжим концерт».