Когда Бернар вышел, в комнате повисла гнетущая тишина. Елена откинулась на подушки, закрыв глаза. Неделя. Она застряла здесь на неделю. Рядом с могилой мужа, которого она не знала. В ловушке своего вдовства и чужого тела.
Она почувствовала легкое движение рядом Жизель, тихо подойдя, смахнула со лба Елены выбившуюся прядь.
«Спасибо, Жизель», еле слышно проговорила она, не открывая глаз. «Я... я не могу больше. Очень устала. Очень.»
«Да, Ваше Сиятельство! Не извольте беспокоиться!» Жизель засуетилась, поправила одеяло, приглушила свет, задвинув занавеску на окне. Ее движения были резче, взгляд испуган новость о недельной задержке и временной могиле явно потрясли ее. «Вы отдыхайте. Я принесу вам настойку позже, как доктор велел. Все... все уладится, ваше сиятельство...» Ее голос дрожал, пытаясь внушить уверенность, которой не было ни у нее, ни у Елены.
Когда дверь за Жизелью тихо закрылась, Елена открыла глаза и уставилась в закопченный потолок. «Все будет хорошо»? Здесь? В этом XVIII веке? В теле вдовы-аристократки с амнезией? С враждебной или опекающей семьей мужа на горизонте? Запертой на неделю в этой каморке рядом с временной могилой человека, чьей жизнью и любовью она никогда не жила? С ее настоящим «я», запертым внутри?
Она сжала кулаки под грубым одеялом, чувствуя слабость рук графини Елены де Вольтер. Лия, воспитательница, умерла в кафе от разбитого сердца. Елена, графиня, чудом выжила в катастрофе и теперь была прикована к месту трагедии докторским предписанием. Она не плыла по воле чужих решений она была заперта в клетке из боли, условностей и необходимости решать судьбу чужого праха. Единственное, что ей оставалось держаться за эту роль как за спасительный плот и пережить эту неделю. Надеясь, что за стенами этой комнаты, в тишине вынужденного бездействия, она найдет хоть немного сил, чтобы понять, кто же она теперь, и как жить в этом жестоком и чуждом мире. И как найти дорогу обратно... к себе. Если такая дорога вообще существовала. А пока запах лекарств, боль в висках и призрак графа, ожидающего своего часа под холодной землей церковного двора.
Глава 10. Под Серым Небом: Прах и Обещание
Лия Елена цеплялась за имя, как за якорь. Имя, данное чужим телом, чужим титулом. Но решение, которое созревало в ней вопреки слабости и отчаянию, было ее, Лиино. Она должна была быть там. На погребении Гаспара де Вольтера. Не для него для себя. Для Елены, чье тело она носила, чью жизнь невольно украла. Чтобы почтить память той, что так любила, и того, кого она любила. Чтобы проститься с прошлым, которое никогда не было ее, но которое теперь навсегда легло на ее плечи тяжелым траурным крепом.
Когда она объявила о своем решении, комната взорвалась тихим, но яростным несогласием.
«Ваше Сиятельство, умоляю!» Доктор, обычно сдержанный, размахивал руками. «Холод, сырость, волнение... Это верная смерть! Или как минимум тяжелейшая лихорадка! Ваше состояние нестабильно! Голова...»
«Я поеду, месье», перебила его Елена тихо, но с железом, которого не было в ее голосе раньше. Она смотрела не на доктора, а на Бернара, стоявшего у двери. «Это мой долг. Как графини де Вольтер. Как его вдовы.»
Бернар встретил ее взгляд. В его глазах читалось не столько возражение, сколько трезвая оценка рисков и... понимание. Он видел не только
бледную, исхудавшую женщину, но и решимость, загоревшуюся в глубине ее глаз решимость, которой не было у прежней Елены в первые дни после трагедии.
«Жизель», Бернар повернулся к служанке, чье лицо исказил ужас. «Самые теплые меха. Все, что есть. И вуаль. Густую.»
Жизель замерла на мгновение, затем, стиснув зубы, бросилась к сундуку. Она работала молча, с отчаянной сосредоточенностью, кутая Елену в тяжелые, пахнущие нафталином соболя и бархат. Лицо графини скрылось за плотной черной вуалью, превратившись в бледное пятно в обрамлении меха.
«Месье Бернар», Елена протянула слабую руку. «Я не дойду сама.»
Управляющий, не колеблясь, склонился и осторожно, как хрустальную вазу, поднял ее на руки. Она была легче пуха. Он понес ее к двери, его шаги были тверды и неспешны. Доктор, бормоча проклятия под нос, схватил свой саквояж и поспешил следом, как тень.
Холод ноябрьского утра ударил в лицо, несмотря на вуаль и меха. Серое небо низко нависло над крышами постоялого двора и острым шпилем маленькой церкви. К кладбищу, огороженному низкой каменной стеной, уже стягивались немногие местные жители привлеченные редким зрелищем знатных похорон. У ворот стояла простая, но крепкая дубовая повозка, запряженная парой крестьянских лошадей. На ней покоился гроб, покрытый черным сукном. Рядом, в черных плащах, стояли священник и несколько мужчин вероятно, нанятые Бернаром носильщики и свидетели.
Бернар осторожно поставил Елену на ноги, продолжая крепко поддерживать ее под локоть. Жизель тут же прильнула с другой стороны. Доктор нервно теребил пряжку саквояжа. Процессия двинулась к раскрытой могиле неглубокой яме у стены церкви. Земля вокруг была влажной, темной, холодной.
Священник начал заупокойную службу. Его голос, монотонный и печальный, плыл над головами, смешиваясь с карканьем ворон на соседних дубах. Лия смотрела сквозь вуаль на черный ящик, который медленно опускали на веревках в сырую землю. Гаспар де Вольтер. Безумно любивший свою Елену. Погибший, чтобы защитить ее...