Глава 1
Я попытался открыть глаза, но веки налились свинцом. Со второй попытки, собрав в кулак остатки воли, я все же сумел-таки разлепить их.
Свет.
Тусклый, серый, как небо над Питером. Я зажмурился, тихо взвыв сквозь стиснутые зубы звук получился каким-то писклявым, не моим.
Когда глаза немного притерпелись, я смог оглядеться.
Лежу. На чем-то жестком, что с очень большой натяжкой можно было назвать кроватью. Скорее, это был топчан, покрытый какой-то драной шкурой, воняющей псиной.
Обстановочка, если это убожество можно так назвать. Стены из грубо отесанных бревен, щели между которыми кое-как заткнуты мхом или паклей. Мебель стол да пара табуреток, сработанных, похоже, одним топором да через известную матерь. Единственное оконце,
маленькое, как бойница в средневековой крепости, затянуто чем-то мутным, похожим на бычий пузырь, что ли. Оно и сочило тот самый жиденький свет, от которого хотелось взвыть.
Воздух О, этот дивный букет! Смесь застарелой пыли, аж в горле дерёт, сушеных трав, и навоза.
Курорт, пять звезд, всё включено, включая ароматерапию по-деревенски.
Попытался рыпнуться. Ага, щас! Тело налилось чудовищной слабостью. Руки-ноги ватные, не слушаются. И еще одно странное ощущение неприятная такая легкость. Я всегда был в неплохой форме, не качок, конечно, но и не задохлик с пивным пузиком. А тут доходяга какой-то. И кожа на руках белая, тонкая, без единой царапины или мозоляки. Не мои руки. Ни разу.
Так, Миша, кажись, ты тут просто башкой приложился после авиакатастрофы. А еще, думается, что мы вляпались по самое не балуйся, вляпались так, что предыдущие терки с генералами покажутся детским лепетом в песочнице.
У моей, так сказать, лежанки кто-то топтался. Я сфокусировал зрение. Дед. Древний, как дерьмо мамонта. Лицо сплошная сетка глубоких морщин. Борода седая, спутанная. Одежонка мешковина какая-то, верёвкой подпоясанная. Но глаза В них было столько всего намешано, что хватило бы на трехтомник Достоевского. И преданность там была, собачья, и отчаяние, и вековая усталость казалось, он этот мир на горбу тащил с момента его сотворения.
Дед заметил, что я открыл глаза, и дернулся. Его лицо перекосило гримасой. Он шагнул ближе, и я уловил ядрёный запах лекарственных трав.
Ваше благородие Молодой господин Михаил очнулись, слава Единому! голос у него был дребезжащий, зато слова он выговорил четко, с каким-то старомодным, почтительным поклоном.
Стопэ! Какое, на хрен, «ваше благородие»? Какой «молодой господин Михаил»? Я, конечно, Михаил, но насчет «молодого господина» это он явно попутал. Может, я все-таки брежу? И эта хибара на самом деле палата в военном госпитале, а дед санитар с буйной фантазией? Хотя для санитара он одет как-то слишком аутентично. Для съемок исторического блокбастера, разве что.
Вы кто? язык во рту тяжело ворочался, слова выходили хриплыми и чужими, еще и какими-то странными.
Дед уставился на меня с еще большей тревогой. Его глаза забегали.
Да что ж это вы, ваше благородие не признали меня? Борисыч я верный слуга ваш и батюшки вашего, светлая ему память тут голос его дрогнул, он торопливо утер слезу рукавом своей замызганной рубахи.
Батюшки? Светлая ему память? Мой батя жив-здоров, сидит себе на даче, огурцы поливает и кроссворды щелкает. Что за пургу несет этот Борисыч?
Краем сознания я поймал себя на мысли, что разговор был явно не на русском языке, но я же все понимал.
Старик похоже, принял мое молчание за проявление слабости или последствий ранения.
Ох, горюшко-то какое, ваше благородие, запричитал он, сбиваясь и глотая слова, батюшка ваш барон Рокотов почил Несколько дней уж как В стычке с теми иродами, людьми барона Волконского чтоб ему пусто было!
Каждое слово приводило в недоумение, я и знать не знал, кто такой этот барон Рокотов и с какого бодуна он мне «батюшкой» заделался. Искренняя, неподдельная скорбь в голосе старика не оставляла сомнений он говорит правду. По крайней мере, свою правду.
Род наш, ваше благородие, Рокотовых и так-то не самый сильный был, а нонче и вовсе на краю погибели, продолжал Борисыч. Казна пустая, разволокли всё, что не приколочено, душегубы проклятые. Земли наши лучшие оттяпали, сволочи. А воины кто костьми полёг рядом с батюшкой, а кто уцелел так те хуже баб перепуганных
Он тяжело вздохнул.
И вы, ваше благородие в той же стычке были Голову вам крепко приложило, да бочину распороли Думали уж, не выживете. Чудом Единый вас спас Чудом
Ну, теперь понятно, откуда эта адская головная боль и общая дохлость. И я, точнее, тело, в которое я каким-то макаром вселился, знатно отхватило.
Отличный старт, Миша. Из огня да в полымя, ага.
Ну, если это, мать его, чудо, то я, пожалуй, пас от таких чудес. Предпочел бы что-нибудь поскромнее, типа выигрыша в лотерею или внезапного приступа щедрости у тех генералов.
Превозмогая боль, которая при каждом движении взрывалась в черепушке острыми иголками, и слабость, от которой ноги подкашивались, я попытался присесть на этой кхм койке. Получилось раза с третьего, и то, пришлось опереться на дрожащие руки.
Мысли потихоньку начали выстраиваться в какую-то, донельзя хреновую, логическую цепочку. «Ваше благородие» «Молодой господин Михаил» «Барон Рокотов» «Род» Да и сама обстановочка этой, с позволения сказать, спальни, похожей на сарай. Всё это кричало, орало благим