С такими вот мыслями вошел Рагастен в зал аудиенций не через официальную парадную дверь, а через скромную боковую дверь, предназначенную для дружеских и интимных посетителей и эта милость вызвала почтительное удивление в комнате ожиданий.
Возле двери застыли церемониймейстер и герольды. У широкого окна двенадцать аббатов, исполнявших секретарские
обязанности, склонились над огромным столом и что-то лихорадочно записывали. По периметру зала, расправив плечи, неподвижно стояли гвардейцы-дворяне с обнаженными шпагами в руках.
А посреди зала сидела женщина и распечатывала наваленные перед ней письма. В нескольких шагах от нее, положив ногу на ногу, покачивался в кресле мужчина в сапогах и кирасе.
Этим мужчиной был Чезаре.
Этой женщиной была Лукреция Борджиа.
А! вскрикнул Чезаре, увидев входящего шевалье. Вот и наш храбрый Рагастен, который, как и его соотечественник Баярд , мог бы прозываться «рыцарем без страха и упрека»
Монсиньор прервал его смущенный Рагастен.
Сестра, продолжал Чезаре, вы не видели, как шевалье схватил кого-то из толпы и действовал своим заложником, как катапультой, стреляющей куском скалы Вы не видели, как шевалье перескочил на лошади тройную цепь болванов, вооруженных кинжалами.
Вы мне обо всем этом рассказывали, братец. Садитесь, ужасный шевалье Нам надо поговорить.
Рагастен поклонился молодой женщине и машинально вспомнил великолепие Веселого дворца.
Идем дальше! продолжила работу Лукреция, пробегая взглядом очередное письмо. Вот кардинал Виченти возражает против пошлины, которую мы требуем за каждое венчание и погребение Отпишите ему, бросила она секретарям, что ему следует обратиться к формальным терминам нашей последней буллы «Esto matrimonium» . Помогите же мне, шевалье Распечатайте этот пакет.
Рагастен повиновался, ошеломленный и пораженный.
Лукреция говорила, действовала, командовала так, как будто бы она сама была папой! С нею нельзя было сравнить Лукрецию из Веселого дворца. Перед ним предстала королева с повелевающим взглядом, немногословными распоряжениями, царственными жестами настоящий дипломат, министр, работающий в государственной канцелярии!..
Ах! Ах! рассмеялся Чезаре. Вы удивлены, шевалье Признайтесь, что всё это вас поразило Вы еще не то увидите Лукреция, видите ли, вобрала в себя весь разум нашего рода!
Монсиньор! сказал Рагастен. Я не удивлен; я просто восхищаюсь активностью ума и работоспособностью синьоры герцогини ди Бишелье.
Письмо от нашего посланника в Пезаро! сказала Лукреция. Он предупреждает нас, что славные граждане Пезаро возмутились Две тысячи вооруженных граждан Это тебе, Чезаре!..
Хорошо! Мы разом с ними управимся!
Напишите испанскому послу, что он требует невозможного, продолжала Лукреция. Папа не может согласиться с подобной узурпацией его прав. Испанский король слишком хороший католик, чтобы не понимать этого. А если потребуется, мы поможем ему понять!
Черт побери! Ты сердишься, Лукреция? расхохотался Чезаре. Что там такое?
Да ничего Пустяки.
Рагастен с растущим изумлением наблюдал за этой сценой, в которой раскрывалась истинная Лукреция. Она была папессой!.. Ему показалось омерзительным это очевидное преступление, совершаемое столь безрассудно смело. Он сидел немного в стороне, в полутени, отбрасываемой углом зала, но оттуда шевалье все видел и слышал.
Напишите, обратилась в этот момент к одному из секретарей Лукреция, напишите кардиналу Орсини, что Его Святейшество примет его завтра, на вилле Бельведере, за завтраком.
Значит, этот бедный Орсини будет завтракать с нами? спросил вполголоса Чезаре.
Это его подтолкнет, ответила Лукреция, также вполголоса. Подтолкнет провести следствие о следствии нашего дорогого Франческо
Рагастен услышал эти слова и вздрогнул. Ему показалось, что он понял мрачное предзнаменование этого приглашения.
Кстати, продолжала громко Лукреция, а найден ли убийца нашего дорогого брата?
Я приказал арестовать два десятка негодяев, небрежно бросил Чезаре. Дюжину из них уже подвергли пыткам, но ни один из этих болванов не признался Надо обязательно найти злодея Подобное преступление не может остаться безнаказанным.
И я так думаю, холодно поддержала брата Лукреция.
Рагастен слушал очень внимательно; он спрашивал себя, не спит ли он. Он был уверен, по меньшей мере таково было его инстинктивное убеждение, что герцога Гандийского убили в Веселом дворце. С непреодолимым ужасом он услышал, как Чезаре говорил со зловещей усмешкой о пытках, которым подвергли несчастных, о том, что «необходимо» заставить сознаться в преступлении, ими не совершенными.
Он готов был сразу же сказать Чезаре, что пришел проститься с ним,
но Рагастена удержало обещание, данное им Рафаэлю. И он решил дождаться конца этой сцены. Он хотел приблизиться к столу, за которым сидела Лукреция, но тут маленькая боковая дверца отворилась. Из нее вышел монах и направился прямо к Лукреции. Рагастен вздрогнул, узнав дона Гарконио.