Брось! сказал Свиридов и, видя, что сержант его не понимает, повторил: Оставь! Не надо вытаскивать!
В кузове гулко пыхнула запасная канистра с бензином, занялись ящики с документами. Пусть горят, черт с ними, не на себе ж их нести! Да и немного стоят они сейчас, эти входящие-исходящие, когда немец чуть не под Москву вырвался, а у него на шее такая команда.
Воробьева и артиллериста похоронили вместе в неглубокой наспех вырытой яме. На холмик положили обгорелое рулевое колесо, мол, шофер здесь лежит. Написать фамилии было не на чем.
Если бы выпрыгнул да в кювет уполз, может, и спасся бы, проговорил, кивая на могилу, Никита Болдырев.
Он обращался к Свиридову, но отозвался Хижняк:
В лес машину гнал, там укрыться хотел.
Лихой парняга, сказал Чесноков. И среди ментов смелые попадаются.
Что будем делать, товарищ лейтенант? спросил Бельчик. Куда двинемся?
Этого Андрей пока не знал. Ну и положеньице во сне не привидится. Один Рогозин чего стоит пять судимостей. Третий месяц находится под следствием по делу о нападении на сторожа хлебоприемного пункта и краже со взломом. Сторожа ударил чем-то тяжелым по голове, и спустя два дня он умер в больнице, не приходя в сознание. Грабителей было трое, но Рогозин про сообщников упорно умалчивал, всячески отрицая предъявленные обвинения, видимо, надеясь, что война внесет в расследование свои поправки.
Чеснокову Григорию по кличке Бурый лет тридцать пять, хотя выглядит он гораздо старше. Грузный, с начинающейся проплешиной, широкими вислыми плечами, Бурый сидит, привалившись к березовому стволу, дремотно помаргивая. Судимостей у него не меньше, чем у Рогозина. Последняя за кражи из складов и магазинов, за что получил он десять лет строгого режима. Дружков его по последним делам отправили искупать вину на фронт. Чеснокову судья не поверил. Слишком много темного и грязного было у Бурого за спиной. Он воровал всю жизнь, сколько себя помнил, и ни одного дня не работал. Попадался, отсиживал очередной срок и снова начинал сначала. Другого существования для себя Бурый не представлял.
Рогозин и Чесноков были воры в законе, которых уважала и безоговорочно слушалась вся остальная братия. Если заключенные на что-то решатся, заводилами будут Бурый и Рогозин. Гусев, конечно, их сразу поддержит. Он тоже изо всех сил лезет в блатные. Витьке Гусеву двадцать лет, но выглядит он моложе тщедушный, невысокого роста, с узкой куриной грудью и облупившимися от загара розовыми оттопыренными ушами. В тюрьме он успел побывать дважды. С последней отсидки бежал и исколесил несколько областей, совершив полдесятка краж. Когда началась война, Гусь завалился пьяным в военкомат и стал требовать, чтобы послали в летную школу. В военкомате его и задержали. Следствие еще не было закончено, но срок Гусю грозил немалый.
Остальные четверо были попроще, но кто знает, на что способны в такой ситуации.
Хижняк Василий самый старший из всех. Усталое, неподвижно застывшее лицо изрезано глубокими морщинами. Обвинение висит над ним серьезное во вредительстве. Хижняк долгое время работал электриком, на хлебозаводе. В один из первых дней войны там произошел пожар от короткого замыкания. Виной всему скорей всего были допотопное электрооборудование да латаная-перелатаная изоляция, но в дело вмешалось НКВД. Кому-то Хижняк показался фигурой подозрительной, с неясностями в анкете, и мытарили его уже два месяца, пытаясь выяснить, по чьей указке собирался он сжечь завод. Знал Свиридов, что больших хлопот этот спокойный рассудительный мужик, твердо веривший в справедливость Советской власти, не доставит. Знал он, что будут смирно вести себя братья Болдыревы, осужденные за кражи железнодорожных грузов, и что предупредительно-послушным
будет бухгалтер Коробков, получивший двенадцать лет за крупные хищения, надеющийся скостить срок примерным поведением.
Андрей многое бы дал, если бы кто решил за него, как поступить. До пункта назначения оставалось почти двести километров. До Приозерска шестьдесят. Но там уже шли бои было не до Свиридова с его пестрой компанией. Надеяться на какой-либо транспорт не приходилось он слишком хорошо представлял себе сумятицу, творящуюся на дорогах, забитых беженцами и отступающими войсками. Вести их вдвоем двести километров представлялось ему делом совсем безнадежным. После долгого колебания он решил возвращаться в Приозерск, хотя так до конца и не убедил себя, что это самый правильный выход.
Андрей построил подопечных, объявил свое решение, произнес несколько дежурных фраз о том, что время военное, трудное и с теми, кто этого не понимает, шутить не собирается. Выходило неубедительно, даже испуганно. Чесноков, слушая Свиридова, ухмылялся, толкал локтем Рогозина, что-то шептал тому на ухо.
Жрать когда? закричал Гусь. Нет такого закона, чтобы арестованных целые сутки голодом морили! И засмеялся, и уже тише добавил: Машину давай, мы пешком не обучены.
Бельчик, сгорбившись, взял винтовку наперевес. Чесноков дурковато завизжал, резко поднял руку. Конвоир отшатнулся. Тот так же резко опустил ее, поскреб в затылке.
Во начальник пугливый попался!