Домики с травяными крышами, туман, запах рыбы и сероводорода. Я сошел на берег, почувствовав облегчение. Осталось только найти «Святую Марию». Я шел по мокрой от дождя набережной, ища причал, где мог бы стоять на приколе трехмачтовый паровой барк И тогда меня ударили. Сзади. По голове. Тупым. Тяжелым.
Гидрограф невольно провел рукой по затылку, под волосами.
Очнулся я в вонючем переулке. Двое. Не исландцы. Один коренастый, с лицом боксера, другой тощий, с глазами крысы. Говорили по-английски, с акцентом ливерпульским, кажется. «Где карты, русский? Где маршрут? Говори и уйдешь живым». Они знали, кто я. Значит, следили еще с Копенгагена. Или с самого Стокгольма. Орлов сжал кулаки. Я молчал. Тогда крысолицый достал нож. Длинный, тонкий, как для потрошения рыбы. Сказал: «Начнем с пальцев, гидрограф. Посмотрим, как ты будешь чертить маршруты без них». Я рванулся не к выходу. К коренастому. Ударил его в горло основанием ладони. Тот захрипел. Крысолицый вскрикнул, замахнулся ножом и тут грянул выстрел. Стреляли стороны набережной.
Орлов сделал паузу, переводя дух. В каюте было слышно, как трещит лампа.
Пуля просвистела рядом. Попала в стену над моей головой. Крысолицый дернулся. Я воспользовался моментом выбил нож, рванул к выходу. Бежал, не разбирая дороги. Сзади крики, еще один выстрел. Я почувствовал жгучую боль в руке как удар раскаленным прутом. Упал. Думал конец, но нет. Поднялся шум крики на исландском, беготня. Мои «друзья» смылись. Меня подобрали рыбаки. Пуля прошла навылет, повезло. Исландский лекарь зашил, наложил повязку. Две недели я пролежал, скрываясь на чердаке у старухи-хозяйки таверны, куда меня притащили. А затем моя хозяйка сказала, что в бухте Rússneska skipið русский корабль И вот я здесь
Иволгин долго молчал. Потом встал, подошел к карте, висевшей на переборке. Его палец ткнул в извилистый, забитый льдами проход между Баффиновым морем и морем Бофорта.
Так вот почему вы здесь, Викентий Ильич, сказал он хрипло. Не просто потому что знаете здешние проливы. Вы знаете и о тех, кто за нами устроил охоту Верно? Капитан встретился с глазами Орлова. Кто они? Британцы?
Гидрограф усмехнулся горько.
А вы как думаете, Григорий Васильевич? Щупальца какого спрута оплели земной шар? Какова бы ни была цель вашей экспедиции Лондон хочет забрать себе все. Потому они и гонятся за вами. Орлов встал, шагнул к карте, что висела над койкой капитана, немалая ее часть представляла белое пятно в прямом и переносном смысле. Вам повезло, я знаю лазейки. Знаю, где лед ломается приливом. Знаю, где течение может вынести на чистую воду. Знаю, где можно спрятаться. Отец он учил меня не только картам. Он учил выживать. Мстить. Не хочу заранее обнадеживать, капитан, но убежден, что мы с вами проведем «Святую Марию». И пусть они только попробуют нас остановить.
Ваше сиятельство! Срочно! Только что на набережной Фонтанки покушение на его императорское высочество великого князя Константина Николаевича! Бомба! Брошена в карету! Ранены лошади, кучер убит, охрана Его высочество чудом жив! Отделался контузией и испугом!
Удара грома не было. Была лишь оглушительная тишина. Тишина, в которой звенел опрокинутый графин в моем кабинете, кричали дети Сиверса в огне, шипел фитиль бомбы под каретой брата царя. Граф Орлов медленно поднялся. Его лицо, еще секунду назад выражавшее нерешительность, стало каменным. Холодные глаза уставились на меня. В них уже не было сомнений. Был ужас. И понимание.
Алексей Петрович, его голос звучал хрипло, но твердо. Ваше предложение об этих эскадронах. Оно чудовищно, но он задохнулся, глотая воздух. Но, видимо, иного выхода нет. Готовьте план. Сегодня же. Я представлю его Государю. Лично. Только ради Бога, полная секретность. Абсолютная.
Я кивнул. Ни слова. Ни торжества. Только ледяная волна облегчения, смешанная с горечью. Я получил карт-бланш. Карт-бланш на войну в тени. На создание машины смерти для уничтожения другой смерти. Цена? Душа. Принципы. Остатки иллюзий. Но Елизавета Дмитриевна, Петя, Лиза, Алеша их лица вставали передо мной четче, чем когда-либо. Ради них. Ради будущего, которое я пытался выковать из стали и золота.
Они будут готовы через неделю, сказал я тихо, поворачиваясь к двери. Охота начнется. И «Народное Действие» узнает, что значит разбудить настоящего пса. Пса Империи.
Весь день ушел на бумажную волокиту и согласования. Наконец, фельдъегерь доставил из Зимнего
пакет. Я вскрыл его. Это был не указ. Письмо. Мне. «Алексей Петрович, я знаю, что сейчас обрушится на тебя, но действия твои одобряю полностью, хотя никакие указы и манифесты на сей счет опубликованы не будут. Действуй. Спаси Империю. Александр».
Я тут же поднес письмо к язычку свечи, понимая, что император не хотел бы, чтобы его прочитал бы кто-нибудь еще, пусть даже историк будущего, который станет изучать это время.
Покончив с письмом, я вышел в коридор Третьего отделения. За моей спиной остался шепот ужаса и несогласия. Передо мной был мрак петербургской ночи, прорезаемый редкими фонарями. Где-то там, в этой сырой темноте, прятались те, кто бросил мне вызов.