Глава 3
20 мая 1735 года
Человек, сидящий напротив меня, был удивительным образом похож на мою мать. Конечно, скорее, нужно было бы сказать, что это она похожа на своего отца. И вот такая странность: мама была величайшей из красавиц, которых мне довелось встретить в этом мире, и не уступала первым медийным красоткам, которых я видел в интернете или по телевизору в прошлой жизни. А, учитывая исключительную натуральность во внешности Она лучшая!
А вот дед тот человек, который вроде бы и является биологическим отцом моей матери, имея очень схожие с ней черты лица, выглядел грубо. Имел даже отталкивающую внешность. Может, всему виной чудовищный шрам на левой щеке? Те же губы, похожие, чуть раскосые глаза, тот же нос А, нет, нос был чуть изогнут, скорее всего когда-то поломан и не нашлось костоправа, чтобы исправить погрешность.
Солнце палило нещадно, хотя это так думается. Наверняка настоящая жара еще впереди. Но я больше по своими ощущениям человек северный, жару не люблю. И понимаю, что вот теперь переходы по степи, особенно, если бы ее подожгли, принесли куда как больше потерь, а не эти, менее тысячи. Хотя и такое количество солдат и офицеров, которые умерли не на поле боя много. Но не так критично, как в иной реальности.
Мы сидели под навесом из плотной ткани. Тень несколько нивелировала потуги палящего солнца создать максимум дискомфорт, которого и без того хватало. Разговор не был из легких и постоянно витала какая-то недосказанность, жеманность.
Мы сидели и смотрели друг на друга, изучали. Наверняка, как и я, человек напротив несколько растерялся и не знал, как начать уже серьезный разговор. Если даже приветствие не задалось.
Я горжусь тобой, внук, на чистом русском языке сказал Исмаил-бей.
Я не мог скрыть своего удивления ранее, когда мы только поздоровались. До сих пор сложно видеть татарина, пусть и со славянскими чертами, который на русском языке говорит лучше, чем многие придворные в Петербурге. Ну ладно, можно было бы как-то коверкать слова, с жутким акцентом воспроизводить русскую речь. Но не так чисто, будто она для тебя родная.
Я тебя ошеломил тем, что свободно говорю на русском наречии? Если Гульнара, твоя мама, моя дочь, рассказала тебе обо мне и обо всей нашей семье, почему же не сказала, что моей почтенной матерью была русская женщина? И что Гульнару родила тоже русская женщина? У меня три жены, и две из них русские, одна гречанка, сказал пожилой мужчина.
И я понял, почему и моя мама, и вот этот, вроде бы как мой дед, внешне несколько отличались от того уже установившегося у меня в голове образа крымского татарина. Впрочем, кардинально ситуацию не меняет даже этот факт. Всему виной славянский генотип.
Дед Я называю тебя так, потому что это удобно при общении. Так решил Бог, что я твой враг. Но даже враг, если он не подлый, достоин разговора. Я не могу назвать тебя своим дедом, как родственника. Нас многое разделяет. Сейчас я на той земле, которую ты считаешь своей, но уже в ближайшее время она будет русской, сказал я, наблюдая, как пожилой мужчина
состроил разочарованную мину.
Мне неприятны твои слова, что не считаешь меня своим дедом. Когда-то я понял, что от любого родства нельзя отказываться, пошёл против правил и не стал убивать твоего отца, чтобы забрать свою дочь, сказал, будто бы отчитывая меня, дед. А возможности были, чтобы ты знал.
И ты присылаешь моему отцу кинжалы, чтобы он сам себе перерезал горло? спросил я, вспоминая рассказы родителей.
Они тебе и об этом рассказали? Исмаил-бей рассмеялся. Это уже больше для смеха. Твой отец оказался достойным человеком. Это я понял уже потому, что Гульнаре с ним хорошо. Плохо, что она забыла Аллаха и Мухаммеда пророка нашего. И вот за это я хотел когда-то убить даже свою дочь. Семья и вера вот важнейшее, что есть у достойного мужчины.
И ведь он прав. Но в моём мировоззрении есть две категории, которые считаю главными скрепами в жизни любого мужчины. С одной стороны, это, конечно же, родство. Семья это очень важно, порой, даже важнее всего остального.
Но есть ещё и долг перед Родиной. И он очень зависит от любви к семье, если использовать более широкое понятие родства. Только в мире-утопии мужчина может отказаться от функции защитника. Для этого должна исчезнуть агрессия, жажда наживы. Но ведь это невозможно. Поэтому мужчина это защитник.
И в отношении человека, сидящего напротив меня, внутри меня верх берёт ипостась защитника. Наверное, во мне может появиться некоторая неуверенность, если надо будет убить человека, который является моим биологическим дедом. Но я это сделаю, если долг того потребует.
Знаешь ли ты, внук, что ханы Гераи не имеют полной поддержки среди всех татарских беев? спросил Исмаил-бей тоном преподавателя, задающего дополнительный вопрос на экзамене нерадивому студенту.
Знаю. Но не понимаю, это же династия старая, с некоторым раздражением ответил я.
Ты многого еще не можешь постичь. Ты молод!
Будет ещё этот шестидесятилетний, или немного старше, юнец поучать меня, стодвадцатилетнего старика! Но ладно пусть молодой. Лучше, чтобы собеседник недооценивал меня, менее сторожился и подбирал слова. Больше раз ошибется.