Погодь, пес, убью! прокричал и мужик, приходящий в себя.
А! А-а! закричала девица, было подобралась и рванула прочь, но закружилась и упала.
Десятник, ты руку поднял на стрелецкого полуголову? Смерть тебе! кричал мужик, напирая на меня с уже обнаженной саблей.
Обнаженной была не только сабля. И это смущало еще больше. Голый и злой мужик с саблей наперевес напирал. На левом боку и у меня был клинок. Сделав пару шагов назад, в сторону выхода, чтобы чуть больше разорвать дистанцию, я извлек и свою саблю. Она была по балансировке хуже, чем у меня в прошлой жизни, чуть тяжелее, но не критично.
Акже ты здравствовуешь? Азъ бо палил в тебя, убил! И ныне против мня сражаться будеши? [почему ты живой, я стрелял в тебя, убил, а сейчас ты еще и биться будешь?] сказал мужик, злобно улыбнувшись. Как есть бесовский пес!
Он сделал два резких шага в мою сторону, замахиваясь для удара сверху. Я выставил свой клинок, намереваясь парировать удар, но тут насильник резко разворачивает саблю, докручивает ее, и Я выгибаюсь, поджимая в себя даже живот, и клинок разрезает только ткань моего кафтана. Наотмашь бью саблей своего противника, но всего лишь рассекаю наполненный аммиачными парами воздух.
Что ж-то деется! Забили отрока! слышу женский крик за стенами хлева.
В этот момент мужик попытался нанести мне боковой удар, я это заметил и подбил его саблю раньше, чем противник завершил свой финт. Дедовский удар, так мой дед всегда унижал меня, когда я считал, что уже саблей владею. Кисть противника выгнулась, и даже сабля должна была выпасть у него из руки. Но Вот же, в кольцо предусмотрительно продет его большой палец, и мой соперник остаётся при оружии.
На! выкрикнул я, ударяя ногой в живот насильника, улучив момент, когда он немного замешкался, возвращаясь в стойку.
Хотя можно было и по другому месту ударить, чтобы девчонок не портил. Вон, опять приходит в себя девочка, присела и осматривается, видимо, не понимая, что происходит. Уже даже соображения нет у нее прикрыться. Глаза стеклянные.
Гляди-ка, и на сабле постиг науку сечи! упав в самую навозную жижу, сказал мужик. Но сие не послужит тебе. Сам до смерти забью батогами!
В это время в хлев зашли человек десять. Все в красных кафтанах стрельцы, разновозрастные. Но все больше в годах, с длинными бородами, невысокого роста, но плечистые. Одни мужики смотрели на девушку, которая пришла в себя и, сидя в навозной жиже, вновь пыталась ошметками своей измызганной в крови и грязи
одежды хоть как-то прикрыться. Другие не сводили глаз с меня. Были и те, кто крутил головой и пробовал в смятении рассмотреть всех действующих лиц.
Что зыркаете, стрельцы? Али работы более на вас нет? Пошли прочь! Выход ваш, жалование у меня. Не отдам! требовательным тоном кричал насильник, вставший из навозной кучи. Полковнику Горюшкину рассказать о неповиновении? Аще полгода жалование получать не будете!
Горюшкин? Меня как переклинило.
Горюшкин? выкрикнул я, вставая. Где он?
Молчание. Все уставились на меня. А вперед вылезла старушка, опиравшаяся на клюку. Это она, наверное, и стрельцов привела.
Воскреся из мертвых! Помер жа! недовольным голосом сказала старушка, что стояла неподалеку, потом она повернулась к стрельцам и словно оправдывалась, продолжила: Вон тама и лежал, мертвее мертвого. Я все видела.
Мне показалось, что она даже разочаровалась, что я жив.
Живой! Крест нательный, святой, сдержал пулю! нашелся я, понимая, что момент не самый лучший, чтобы молчать.
Если я в эпоху существования стрелецкого войска, то тут такие дремучие суеверия должны быть, и одновременно религиозность. Что как бы ещё не сожгли на костре меня за то, что не помер.
Ведь если был мёртв значит, нежить.
Наверное, то, что кафтан красный, мне даже на руку. Меньше видна кровь, и они не поймут, что ранение было смертельным. Ну а про крест я сказал и Все перекрестились. А бабулька, только что казавшаяся немощной, так отчаянно плюхнулась на колени, что я удивился, как не разломалась. Я и сам перекрестился, да и не раз.
Попал я в него! Было за что палить, руку поднял на меня! выкрикнул насильник. Лежал он в луже мертвым.
А ты Девочку избил и хотел изнасиловать, обвинил я голого, во всех смыслах, навозного, мужика.
И мои обвинения имели подтверждения. Мужик голый, девчонка в крови, прикрывается ошметками порезанного платья.
Но реакция от стрельцов удивила. Многие стыдливо попрятали глаза. Как будто лишь засмущались женской наготы. А вот то, что перед ними насильник и педофил, это что, норма?
А чего, мужики э я запнулся, понимая, что если я в другом времени, то и значение слова «мужик» тут иное. Стрельцы! Братья! Подлеца этого под стражу взять нужно. Он же насильник! И в меня стрелял Первым.
Молчание было мне ответом.
Взять под стражу десятника Егора Стрельчина! Он саблю обнажил супротив меня, полуполковника вашего! приказал голый, вонючий мужик.
И его послушались.
Не серчай, Егорка, токмо полковник Горюшкин с полуполковником сродственники, сказал один из стрельцов.
Поговори еще! Что сказано! Завтра выдавать жалование буду. За год и более! привел, как я посмотрю, убийственный аргумент полуполковник.