Можно подумать, что это собрание реконструкторов но тогда они, на мой взгляд, перебарщивали с реалистичностью. Это сколько надо готовиться, чтобы до такого состояния дойти?
И-ух! на выдохе попытался меня достать мужик с мечом.
Ты кто такой? выкрикнул я, умудрившись увернуться от удара справа.
Разрываю дистанцию и только сейчас понимаю, что и у меня в руках вообще-то есть хороший такой меч. Хорошо же! Выставляю его в сторону мужика.
Аз есмь Рорух! Владыка сих земель. Ты же Вадим не Храброй, ты разбойник лукавый, был мне ответ.
Еще удар от этого Роруха. Парирую его своим мечом. Но сила удара такова, что у меня, с непривычки, чуть не выпадает меч.
Ух! мою кольчугу разрубает клинок того, кто назвался Рорухом.
А-а! Боль Жуткая боль, но я выбрасываю руку с мечом вперёд, задеваю своего обидчика, ударяя его в живот.
«Рорух? Рюрик? Это был первый русский князь Рюрик» последняя мысль посещает меня, когда резкая боль сменяется
Темнота
2 июня 1223 года
Сознание вновь вернулось резко. Солнце уже не слепило, но я все равно прищурился. Был сильный ветер, и с соседних холмов летел песок и каменная крошка. Что вообще происходит? Почему я связан? Руки, ноги. Но стою, поддерживаемый кем-то.
Великий батыр доволен тобой, Плоскиня! с жутким акцентом говорил кто-то.
Я все же открыл глаза и увидел перед собой светловолосого мужика в ярких красных одеждах, а рядом с ним Татарин? Монгол? Вот как с картинки сошел, из книги про Батыево нашествие. Да, уже знаю, это я в прошлом, это не реконструкторы вокруг. От того меча я ощутил такую страшную боль, это точно не игра. По крайней мере, не моя игра.
Могу ли я развязати князя и отпустити его, яко ты обетовал? спрашивал светловолосый у воинственного, облаченного в пластинчатый доспех азиата.
Избери! Умрешь ты или же он, киевский князь Мстислав Старый? Избирай, бродник Плоскиня! отвечал татарин, ухмыляясь.
Светловолосый достал нож и направился ко мне с явным намерением убить. Знаю я такой взгляд, отрешенный, взгляд человека, который решился
Я резко отталкиваю тех, кто меня держал и, заваливаясь, умудряюсь и связанным пробить головой в нос светловолосого Плоскини. Он падает теперь уже рядом со мной. Предатель! Я понял, что происходит. Бродники предают киевского князя Мстислава и сдают его монголам.
Ха! Ха! скаля зубы, смеется азиат, пиная лежащего без сознания Плоскиню ногой.
Я уже, напрягшись, вытягиваю руки из веревки. Вот-вот. Есть! Одна рука выскальзывает.
Княже! Не след, забьют! шепчет мне кто-то, стоящий позади.
Но эта ухмылка! А еще вижу, как секут головы русским людям чуть в стороне, а кому и горло режут.
Поднимаюсь, руки уже развязаны. Отталкиваюсь связанными ногами от земли и лечу в сторону азиата. Он смотрит на меня с недоумением. Я ведь безоружный. Что можно сделать голыми руками?
Но я впиваюсь пальцами в его глазницы и выдавливаю глазные яблоки.
А-а! резкая боль пронзает мое тело.
Копье им ударили столь сильно, что прошили мое тело и пригвоздили меня к земле.
Темнота
11 мая 1682 года
Богом заклинаю, не надо! где-то рядом рыдала девчонка.
Сознание в этот раз возвращалось не моментально, я словно пробивался через густой туман. Мысли путались. Не сразу, будто приближаясь, постепенно возвращались и звуки, но к большому сожалению первым полностью обострилось обоняние.
Запах Нет настоящая вонь. Я лежал на животе, попробовал приподнять голову, открыть глаза Аммиачные пары заставили вновь зажмуриться и дышать ртом, ибо чувствительный нос не выдерживал запахов навоза,
сырости, и как будто очень немытого человеческого тела. Не моего ли собственного?
Я не столь брезгливый, напротив. У меня была и корова, и свиньи, куры и гуси. Не белоручка. Убирал за ними, буренку сам доил Нужно же было хоть чьи-то сиськи мять, если женщины долго не было. Ага! Вот Какое-никакое, но чувство юмора возвращается.
Барин, заклинаю! уже более отчетливо слышал я девичьи стоны.
Теперь я слышал не только девичьи просьбы, но и мужское тяжелое дыхание. И вонь, да ещё звуки эти животные, ну что за гадство! Но я не спешил подниматься. Два последних моих пробуждения меня неизменно убивали. И в целом, за последние минут пятнадцать меня уже трижды убили. И я был, мягко говоря, не готов к тому, что происходило.
Теперь же понадобилось время, чтобы понять: я не связан, оружия в руках нет, но Боль в груди, страшно жжет и очень сильно чешется. Как будто рана зарастает.
Не вопи, баба! От тебя глава болит. Лучше наслажденься! прозвучал мужской голос.
Не дамся! Я ж порченная стану, отпусти! взывала девушка к тому, кто вряд ли отстанет.
Ведь я здесь без дыхания лежал, явно сраженный. Если меня, кто бы я теперь ни был, мужик решился убить ради девки, то ей несдобровать. Этого словами не уговоришь.
А потом я услышал хлесткий звук Точно последовал удар.
О, куди же ты, курва! Отрубилася, якобы супружничаю в мертвеце, недовольный мужской голос возмутился [куда же ты, курва, отрубилась, сейчас придется «любить», словно мертвую].
Я уже приподнимался. Осторожно, опасаясь, чтобы какое копье не прилетело в спину или стрела. Ох ты ж Я в кафтане, промокшем и порванном.