Оба мемуариста сильно смягчают фривольный характер дружининских литературных забав и разговоров, в которых «изливался» прежде всего избыток не умственных молодых сил, но сил «сексуальных». Письма к А. В. Дружинину, а также записи в его дневнике свидетельствуют, что предметом дружеских бесед были похождения в борделях (рассказываемые с подчеркнутой «грязнотцой»), сексуальные «неудачи» (представляемые предельно откровенно), известные питерские развратницы. Особенно красноречивы адресованные Александру Васильевичу письма прозаика Дмитрия Васильевича Григоровича (18221899/1900), извещавшего о состоянии своих души и тела в таких выражениях: «точно обошел меня бес, принявший вид Приапа» (письмо от 1 ноября 1856 г.) . Не случайно в этом письме дружининского приятеля соединение бесовского мотива с уведомлением о сексуальных проблемах адресанта. Столь же значимо и появление имени античного бога сладострастия и педерастии, «отца» и «царя», адресата стихотворений особого жанраприапей, которые писали Катулл, Вергилий, Гораций, Марциал...
Дружеские встречи и беседы, кутежи-оргии Дружинина и его приятелей происходили, быть может, именно «под знаком Приапа», античного бога, в христианское время «ставшего» одним из бесов. «Полу-плешивость» Дружинина, упоминаемая в некрасовском «Мы посетив тебя, Дружинин...», и «плешивость» критика и литератора Василия Петровича Боткина (1811/18121869), о которой сказано в «Песни Васиньке», сочиненной Дружининым и Некрасовым, не только «эмблема», метка неумеренного разврата. Называя Дружинина «полуплешивое дитя», Некрасов как бы рисует своего друга Александра Васильевича впавшим в детство стариком.
Этот портрет Дружинина напоминает иконографический образ Приапа. «Наиболее распространенный иконографический тип Приапа старичок с фаллообразной головой (один из эпитетов Приапа triphallius, где третий фаллос голова Приапа), одной рукой поддерживающий полу или корзину с овощами, фруктами и зеленью, а другой фаллос (свидетельство тому бесчисленные терракотовые статуэтки, мраморные рельефы, геммы, фрески, амулеты)» . Уподобление плешивой головы фаллосу, а сладострастника Приапу поддерживалось устной и письменной непристойной словесностью. У Баркова и в барковиане плешь иносказательное наименование крайней плоти. (Это уподобление встречается и в современных анекдотах.)
Значимость образа и культа Приапа для «чернокнижников» очевидны во втором стихотворении цикла тургеневском «Разговоре», написанном в жанре античных эпиграмм, антологической лирики (его можно считать даже первым, так как некрасовское посвящение Дружинину своего рода вступление, предисловие к циклу). Желание Марии отдаться лишь мужчине обладателю двух фаллосов напоминает также о приапическом мифе, в котором повествуется, что Приап рождается с двумя фаллосами. Представление героини «Разговора» об обладании двумя фаллосами как об обладании богатством, возможно, также соотносится с приапическим культом: Приап не только бог сексуальной силы, но и плодородия, урожая.
Культ Приапа и приапической любви обнаруживается и в других чернокнижных текстах. В «Подражании Данту» его отголосок слышится в рассказе о попе-содомите (причем поведение попа-«жопоеба» описано не только как «неправославное», но и как «нерусское»); в «Выписке из газеты» мотив содомии повторен: та же противоестественная склонность приписана чиновнику министерства уделов И. П. Арапетову (18111887), знакомому Дружинина по Английскому клубу. И наконец, в черновом незаконченном варианте «Ответа Лонгинова Тургеневу» запечатлены содомитские утехи Лонгинова и его друзей: