Шрифт
Фон
Мы нищие толпы, мы денег не держим в руках
Мы нищие толпы, мы денег не держим в руках,
Зато нам неведом людей угнетающий страх.
Решимость сметает все трудности с наших путей,
И трудность лишь в том, что решимости мало в сердцах.
Мы скорбь тебе дарим и кровь из горячих сердец,
Другого подарка не сыщем на этих путях.
Кто скован, тот больше не станет добычей цепей,
В свободу влюбленному нету нужды в кандалах.
Тебе ж покоримся, чтоб после никто не сказал,
Что мы не хотим пред любимой склониться во прах.
В сердцах разбитых дольний мир правдиво отражен
В сердцах разбитых дольний мир правдиво отражен.
Ключ к вечной истине язык, но крепко связан он.
Не говори, что четок зернь мы топчем оттого,
Что стыд оборванная нить для общества всего.
Когда две партии в борьбе, они хотят войны,
И терпит бедствия народ от каждой стороны.
О мире весть надежда тех, кто для людей дает
Посланца радостных вестей, благословенья плод.
Но сад заброшен, аромат не льют вокруг цветы;
Увы, бессилия тоски цветник свидетель ты.
Теперь свободен Фаррохи от мира злых сетей,
Как тот бродяга, у кого ни дома, ни детей.
У обреченных тоске встреч утешительных нет
У обреченных тоске встреч утешительных нет.
Праздника утро в тюрьме льет нам непраздничный свет.
Слов поздравительных звук может издать попугай;
Милая знает, что им просто заучен привет.
Наш ноуруз омрачил древней неправдой Зоххак,
Племя Джемшида в тоске, а притеснитель воспет.
Голову низко склонив, знаю, не явится вновь
Светлое время к тебе, певчая птица поэт.
Пусть невиновный в тюрьме нынче иль завтра умрет,
Длиться не может всегда бремя безжалостных бед.
Чем обнаженнее плоть, тем ей, бесстрашной, теплей,
Будет ей другом всегда солнца полдневного свет.
Горе неправде людской! Горе властям и стране,
Где на правдивую речь ссылка и гибель ответ.
Пусть о прощении слух только отрадная ложь!
Места в душе Фаррохи для безнадежности нет!
В ладонях мужества меч нам нужно крепко зажать
В ладонях мужества меч нам нужно крепко зажать,
А право из пасти льва нам нужно рукой достать.
Покуда будет тиран держать свободу в плену,
Нам нужно крепко в руке сжимать меча рукоять.
И если права крестьян себе захватил богач,
То нужно нам у гиен добычу их отобрать.
Вот правда, виновны мы пред старцами и детьми,
Но к делу тех и других нам следует привлекать.
Мы часто в глазах друзей хулили истинный путь;
Отныне окольный путь вам нужно к цели искать.
Обязаны ль бедняки для кучки богатых жить?
Но сытым за все отмстить должна голодная рать.
А этого Фаррохи, безумного от страстей,
Немедля нужно в кольцо стальных цепей заковать.
Посреди весенних цветов я от горя сомкнул уста
Посреди весенних цветов я от горя сомкнул уста;
Лепестками плакал цветник, кровью грудь земли залита.
Соловей с подбитым крылом, плачь со мною, горестно плачь;
Боль и мука в тельце твоем, гнет души моей злой палач.
Коль не будет свободных слов, я о пэри забыть готов,
А служить неправым делам не хочу во веки веков.
Если к истине я стремлюсь и к добру дорога моя
Полицейский тащит меня, говоря, что напился я.
Но слова мои пусть прочтет благородных персов народ,
Речь поэтов ведома мне, я политик и патриот.
И отныне я впереди, гордость вытравлена в груди,
Ради личной радости я не сказал любимой: «Приди!»
Но куда б ни пошел я сам, сыщик крадется по пятам,
От обиды вскипает страсть, с возмущением пополам.
Мне, которому сорок пять, каждый месяц надо страдать,
А когда придет шестьдесят, буду те же тенета рвать.
Радость смерти мой лучший друг, я избегну вражеских рук.
Фаррохи утверждает: смерть избавленье от вечных мук.
Альванд и Хамадан
Давно стоит Хамадан у склона Альвандских гор.
Их плащ зеленый похож на пышный птичий убор.
Чуть коснется вершин солнце своим лучом,
На скалах золота блеск, ручьи текут серебром.
В ущелье увидишь вдруг летящий с круч водопад,
Снопы серебряных брызг в лучах золотых горят.
Два мощных отрога гор обходят город вокруг.
И он как дева-краса в объятьях сильных рук.
Природа мастер-творец, ее постоянен труд.
Цветет под кистью ее лесистых гор изумруд.
Ручьи-кормильцы бегут, лелея песней своей
Цветы, кусты и траву любимых своих детей.
Но страшно, когда сюда врывается вихрь степной,
Качается мрачный лес, земля окутана мглой.
И все деревья в лесу, как строй отважных солдат,
Напрягшись перед борьбой, сплотясь как семья, стоят.
И страшно, когда мудрец, познавший мира закон,
Захочет людям сказать о том, что ведает он.
Кто с детства знает про холм, где славный Хафиз зарыт,
Кто помнит Санджара власть и Дария светлый щит.
А полный зол Хамадан средь этой красы земной
Как злое сердце в груди, сияющей белизной.
1910
Слова великих
Я слышал сказание древних времен:
Был некий поэт и правдив и умен.
Однажды он, праведным гневом горя,
В стихах заклеймил фаворита царя.
Сатиру читали на всех площадях.
О шаткости трона задумался шах.
Велел он: «Поэма пусть станет золой,
А губы поэту зашейте иглой!»
Поэма горела, но вдруг ветерок
Огонь перебросил в державный чертог.
Шах бросился было бежать из палат
Да гвоздь уцепился за шахский халат.
Добротный халат не прорвался насквозь
О царской судьбе позаботился гвоздь.
Вот башни и стены объяты огнем,
И дым к небесам потянулся столбом.
Престол, и ковры, и шелка, и броня
Сверкали и плавились в лапах огня
Бежали гулямы, бежал фаворит,
Был всеми свирепый владыка забыт.
Никто не глядел на владыку владык,
И длил он напрасно свой жалобный крик.
Был челядью шах предоставлен судьбе
Ведь каждый заботился лишь о себе.
И тут венценосец воскликнул, горя:
«Увы! Я поэта наказывал зря.
Поэзию жег я, поэта казня,
И тот же огонь пожирает меня!
Несчастен поэт с окровавленным ртом!
За это распят я на троне моем».
Порой на престоле сгорают цари,
Но слову никто не прикажет: «Умри!»
Шрифт
Фон