Шрифт
Фон
1912
В честь Фирдоуси
От слов Иисуса покойник воскрес,
И слава пророка дошла до небес.
Полмира склонилось пред верой его,
Столетия длилось ее торжество.
С рожденья Христова ведется им счет.
И звон колокольный над миром плывет.
И теплится пламя свечей и лампад
В церквах, что в селении каждом стоят.
По всем бесконечным просторам земным
Он славен великим деяньем своим.
Но если мудрец оживил одного
И все преклонились пред силой его,
Как славить поэта, который стихом,
Звенящим, как лютня, гремящим, как гром,
Заставил воскреснуть погибший Иран
От гор припамирских до моря Оман?
Арефу
Знай, неизменен мир, не навсегда
Закон его оков не навсегда.
Считали раньше постоянен мир,
Но мненье дураков не навсегда.
Весна сменяет зиму каждый год,
Жестокость холодов не навсегда.
Сегодня все иначе, чем вчера,
Незыблемость основ не навсегда.
Все ныне жаждут крови и убийств,
Но ненависти зов не навсегда.
Да, звери злы, но мы должны понять
Над нами гнет не навсегда.
Не говори, что песнь моя пуста,
Работа на ослов не навсегда.
Простой народ спасет тебя, Ареф,
И гнет твоих грехов не навсегда.
1917
Светлый лик
Я как бутон: и свеж и чист зеленый мой убор.
Да будь хоть алой розой я, для подлеца я сор.
Недавно муфтий городской нашел во мне порок!
Мол, осквернитель веры я, от чистого далек.
Хвала творцу, что он послал мне этот славный грех
Нечистым быть в глазах того, кто сам грязнее всех.
Когда ты в зеркале кривом увидишь гадкий лик,
То в нем лишь зеркала вина так думать я привык.
Я убеждения свои от света не таю:
Бесстрашно правду говорю и за нее стою.
Я отрицаю рай небес и ад с его огнем.
Ну что поделать, если мысль пошла таким путем!
Мне говорят, что был Адам, одушевленный прах.
Нет, я потомок обезьян, водившихся в лесах.
О, если б так же, как они, мне прыгать и визжать
И об одежде да жилье забот совсем не знать!
Но я, ничтожное зерно, упал глубоко вниз
И должен скрыться под землей, чтоб вырос кипарис.
Внемли, красавица: никто не знал души моей.
А я и жизнь отдать готов за миг любви твоей.
Подобно пламени, любовь мне сердце обожгла,
Чтоб, как китайский лак, на нем печать любви легла.
Чтоб память пламенной любви осталась век со мной,
Ты гравируешь у меня на сердце образ свой.
Когда умру, не думай так: «Я разлучилась с ним»,
Ведь ветер мой могильный прах примчит к ногам твоим.
1917
Праздник Курбан
Я нынче в трауре. Мы празднуем курбан.
Ягненок родина, над нею ятаган.
День этот станет праздником моим,
Приму за родину я миллионы ран.
Богат наряд мой, но в смятенье дух.
Труп в доме сад огнями осиян.
Чиновники-воры
Нет! Лучше гибель, чем беда!
Смерть это счастье иногда.
Вся жизнь в страданиях прошла,
Так для чего ж я жил тогда?
Хотел я многого достичь, Не удавалось никогда.
Воришкам казнь, ворам почет,
Нет на чиновника суда.
Он добродетелен, богат,
Всех осуждает без стыда.
Черны одежды наших жен,
Черны жестокие года.
Умри, Эшки, найди покой.
Кто жив, тот горем сыт всегда.
1920
Равнодушие к небесам
На семи небесах много звезд и планет,
Но друзей у меня в их компании нет.
Верно, был я ненужен семи небесам,
Стал и я равнодушен к небесным делам.
Я к светилам теперь повернулся спиной,
Что мне в них, коль земные враги предо мной?
Коль пред небом смирюсь, да сразит меня стыд,
Тех я вправе забыть, кем я сам позабыт.
Наш корабль над пучиной плывет без руля.
Неужели никак не спасти корабля?
Нет, не сдамся! Я выход ищу и найду!
Кто боится борьбы, попадает в беду.
Я дитя революции, значит она
И питать меня грудью своею должна.
Шейх, покорный судьбе, в заблужденье своем
Зря считаешь на четках зерно за зерном.
Я влюблен, мне свидетель израненный стих,
И не нужно в любви доказательств других.
1921
Бедствия Ирана
О друг! Посмотри, как разрушен Иран!
Как горем бессилья иссушен Иран!
О, встань из могилы своей и взгляни:
Унижен Иран и задушен Иран.
Увы, ты не встанешь до судного дня,
Не видишь, как шаху послушен Иран.
От бед, нищеты и несчастий своих
Теперь ко всему равнодушен Иран.
Сжимается сердце, и мир помрачнел,
Как страшный застенок, мне душен Иран.
Скала навалилась на сердце мое,
Как ветром светильник, потушен Иран.
Рыдает Эшки, и роняет опять
Кровавые слезы на души Иран.
Известный лорд
В английском парламенте выступил лорд,
Им весь Альбион был доволен и горд.
Потомкам Джамшида сочувствовал он
Так, словно и сам был принцем рожден.
И любвеобильное сердце его
Болело за них. Ну и что из того?
Он с царской Россией пытался дружить,
Чтоб легче Иран пополам разделить,
Чтоб стала английскою наша земля,
Нагорья и степи, леса и поля.
А ныне министра преследует он,
Правителя гонит из города вон,
Бросает в темницы борцов за народ,
А подлым предателям золото шлет.
Порой он зовет нас «неверными» вслух,
Порой восхваляет наш доблестный дух.
То тщится богатствами нас ослепить,
Чтоб после в крови и слезах утопить.
То шайки бандитов сбирает в горах,
Чтоб смутами вызвать смятенье и страх.
Считает он: участь такая легка
Английской колонией стать на века.
Но где же Ирана отважные львы,
Что век под ярмом не склонились? Увы!
Все в прошлом: бунды, дейлемский народ,
Бабек, саманидов возвышенный род.
Тахмасп с Измаилом блистали у нас,
В Иране воспитан великий Аббас.
Пусть сказка Джамшид, пусть предание Кир,
Но кто же не знает, как правил Надир?
Отважные воины нашей земли
Веками Иран от врагов берегли.
И ныне немало здесь доблестных львов,
Что могут спасти нас от подлых врагов.
Торопит сынов своих родина-мать
За горло заморского хищника взять.
Шрифт
Фон