Арик этого не знает, и поэтому чурбачок с упрямыми сучками ему не поддается, сопротивляется. Незадачливый дроворуб сопит, отирает рукой пот со лба, плюет на ладони, будто это поможет, дергает за топорище, стараясь выдернуть завязший в дереве топор, вновь замахивается, и опять у него ничего не получается.
Пызя качает своей круглой, поросшей редким серым волосом головой и начинает откручивать колпачок у масленки. Бормочет:
Очень ладно Ну, ин посмотрим
Он, кажется, доволен, что Арька никак не может справиться с таким пустяком, как обрезок бревна, а я, глядя на его длинноносую физиономию, начинаю злиться. Арька ничего слушать не хочет, ему надо показать, убедить делом.
Не так ты, Арик, дрова колешь. Вот посмотри
Беру обрезок, над которым он только что пыхтел, прицеливаюсь на сучок и взмахиваю колуном. Чурбак со звоном разлетается надвое дерево хорошо просохло на летнем солнцепеке.
Видел? говорю я Арику. Бей через середку сучка
А шти! Шти! Шти! чихает Пызя и в такт звукам клюет длинным носом.
«Что, не нравится, старая табакерка?» думаю я и спрашиваю Арика:
Понял?
В узких коричневых глазах Арика недоумение.
Ничего не понял
Да это же проще простого, стараюсь втолковать ему. Сучок нужно раскалывать.
Арька смотрит недоверчиво, будто я хочу обмануть его, и бурчит:
Колуном легко, а ты попробуй вот этим топором Ишь, хитрый какой
Шти! Шти! раздраженно чихает Пызя.
Ну и упрямый же этот Арька, как баран! Я, что ли, занимал у Пызи двадцать картошек? Очень мне нужно махать топором в такую жарищу И все-таки Арьку жалко. Да и самолюбие заело: товарищу не верит!
Могу и этим, говорю я и беру у Арьки остро отточенный, легкий плотничий топор. Выбирай чурбак сам
Арька выбирает долго и наконец подсовывает мне дубовый обрезок с толстым узловатым сучком на боку. Чудак! Думает, что если сучок большой, значит, и рубить его тяжелей. Нет, меня не проведешь. Есть такие узелки на дереве, в глаза не бросаются, а рассечь куда трудней, чем вот этот большой, самоуверенный «кукиш»
Я устанавливаю чурбак и взмахиваю топором. Удар хороший чурбачок треснул, но еще крепится. Тогда я взбрасываю его на плечо и со всего размаха кидаю топор на дровосек.
Чурбачок сам пошел на лезвие и развалился, весело крякнув.
7
За высоким дощатым забором, справа от нас в саду, гремит цепью овчарка, иногда она тонко скулит и хрипло взлаивает. Собаке, видно, тоже жарко и скучно. Я смотрю на зеленые кроны яблонь, на сухую серую жердь колодезного журавля с веревкой на конце, выглядывающие из-за забора. Листья на деревьях пожухли, обвисли, как вареные, и открыли притаившиеся в них яблоки еще зеленые и, должно быть, кислые до судороги в челюстях. С каким удовольствием я раскусил бы одно из них!
Мне надоело молчать и смотреть на скучную возню Арика с неподатливыми дубовыми и березовыми чурбаками, и поэтому, неожиданно для себя, я спрашиваю Пызю:
Михал Семеныч, а сколько вам лет?
Пызя молчит какое-то время, жует губами, и сипит почему-то весело:
Мне-та? Хе-хе Много, мальчик Шестьдесят девок
Я обалдело смотрю на старика.
Девок? Почему девок? И вдруг догадываюсь: Шестьдесят девять!.. Много.
А ты ничего, сообразительный, сипло тянет Пызя и насыпает себе на ладонь зеленую табачную пыль. Даже дрова колоть умеешь А энтот Он пренебрежительно шевелит указательным пальцем в сторону Арика. Не могет Бесполезный человечишка
Научится, обижаясь за Арика, отвечаю я. Не сразу все дается
По годам его, должон уметь. Опоздал, а в жизни ни в чем опаздывать нельзя каждому овощу свой срок положен Вон, гляди, он здоровше тебя, и руки у него длиннее, а сообразиловки нисколько нету Потому и не слушается его топор, и дрова стали такими сердитыми, не поддаются Ну вот, вот, скажи, зачем он ставит полено у дровосека, придерживает его ногой? Оттяпает себе лапу плакать будет, больно, то да се И неожиданно со злостью, непонятной мне, заканчивает: А оттяпать надо, чтобы умней был А-а! Шти! Шти!..
И не успел Пызя чихнуть трижды, как Арик неожиданно охнул, отбросил топор, и, склонившись, схватился обеими руками за ногу. Я вскочил и замер. Исполнение пожелания Пызи было настолько немедленным и жестоким, что в голову невольно приходил дикий вопрос: «Не колдун ли этот старый хрыч?»
Арик сидит на дровосеке и держится за ногу. Между пальцами его рук бьет алый ключ. Лицо у моего товарища, до этого смуглое, сделалось каким-то желто-зеленым, в коричневых глазах боль, страх и непонимание того, что случилось.
Шти!.. Шти!..
Хватит чихать! с остервенением ору я на Пызю. Не видишь, что ли, Арик ногу разрубил?
Никакого впечатления. Белесые глаза старика равнодушно глянули из-под бровей на меня, на Арика и спрятались. Неторопливо закручивая колпачок на масленке, Пызя медленно покачал своей большой серой головой и неразборчиво засипел:
Нехорошо так кричать, мальчик. Нервы пригодятся жизнь велика и тяжела
Не дослушав, я бросаюсь к Арику. Что делать? Арька так располосовал себе ногу, что кровь хлещет ручьем не остановить. Весь дровосек в темно-вишневых блестящих подтёках Ну что же делать? Я шарю зачем-то по своим карманам и ничего не нахожу в них. Оглядываюсь ошалело по сторонам. В глаза бросается бельевая веревка, протянутая от забора к забору. Хватаю топор, на сверкающем лезвии которого уже успели подсохнуть рубиновые капли крови, и бросаюсь к веревке. Взмах, другой и в руках шнур длиной в метр. Я крепко перетягиваю Арькину ногу и, подсунув под шнур палочку, начинаю закручивать. Шнурок врезался в бледную кожу ноги, кровь из раны течет медленней Оглядываюсь, с недоумением смотрю на то место, где несколько минут назад