Дедушка уходил рано утром. Теперь уж почти всегда молчал он за чаем, и ото был тревожный, плохой признак. Старик бродил по пыльному базару от рундука к рундуку, из лавки в лавку, щупал кожу, рассматривал узоры на ситце, стучал пальцем по подошве новых ботинок, хвалил механизм часов. Кожа была чужая, ситец был чужой, часы были чужие. У него был маленький карманный бумажник с шестью отделениями в них было пусто.
Может быть, написать прошение на высочайшее имя? Но «высочайшее имя» было очень далеко от старика, ещё дальше, чем сын, о котором хотелось просить. Кому не завидовал в эти дни мосье Гольдин! Даже тряпичнику, даже стекольщику, даже Гершу.
Долгий тянулся день с поисками, надеждами, расспросами... А там, в полутёмной комнате, старуха придумывала что-то на обед, и длинный, худой мальчик, всегда чем-то озабоченный, с любопытством и жадностью ожидал, что получится у бабушки из её загадочной смеси.
Он слишком много знал для своих лет, Старый Нос. Он уже знал вкус соли и перца!
В ХЕДЕРЕ
В тот день, когда приехал Моисей, заболел учитель в хедере. Не то он объелся на свадьбе у своей племянницы, не то жена его избила. Учитель слёг, и все мальчики, желая ему добра и успехов главным образом на том свете, надеялись, что болезнь затянется. Они провели три ликующих дня. Домашние хлопоты не тяжесть и не бремя. А вот высидеть в хедере пять часов, смотреть па горбатый нос учителя, на его красную бороду и вечно слюнявые, мокрые губы маленькое удовольствие.
Но прошло три дня, и выяснилось, что болезнь не опасна, что это вовсе не болезнь, а усталость, что ребе1 Иоселе уже вышел и с радостью ждёт учеников. Бабушка дала Сёме два куска хлеба, густо посыпанных солью, и Сёма,, угрюмый и злой, пошёл в хедер.
На улице он встретил Пейсю. Врун тоже торопился в синагогу, но, увидев Сёму, подбежал к нему:
Мир?
Сёма согласился:
Мир.
Они пошли вместе.
Иоселе выздоровел, ни дна ему, ни покрышки!
Выздоровел, рыжий чёрт!
Помолчали. Пейся посмотрел на Сёму. Он хотел что-то спросить, но не решался. Сёма заметил это: «Так вот почему мир. Ладно».
Сёмка, отважился наконец Пейся, кто это у вас живёт?
А зачем тебе?
Так просто!
«Так просто»? Обойдёшься!
Опять помолчали. Пейся вынул из кармана какую-то штучку и вызывающе взглянул на Сёму:
Свисток. Настоящий, с косточкой!
На айданы2 поменяем?
Что я, с ума сошёл?.. А сколько дашь?
Два.
Что я, с ума сошёл?.. А больше не дашь?
Четыре.
Что я, с ума сошёл?.. А ну, покаяш!
Сёма вывалил горсть айданов и, охраняя их рукой, показал Пейсе. Айданы были тяжёлые, со свинцом. Пейся заволновался, глазки его забегали:
А в придачу про квартиранта расскажешь?
Ничего я тебе не скажу. Хочешь делаем дело, хочешь нет.
Ну, меняем!
Сёма выхватил из рук Пейся свисток и закричал:
Цур менки без разменки!
Сделка состоялась. Друзья повеселели.
Сёма, правда, что ваш жилец привёз сундук с цепьгами?
1 Р ё б е титул учёного, в данном случае: учитель.
2 Айданы кости для игры.
Неправда.
А что?
Мешок привёз.
Честное слово? А правда, что он ищет невесту?
Ну откуда я могу знать? Замолчи, а то заберу айданы.
Они вошли в серый маленький домик с матовыми окнами.
В синагоге помещался хедер.
* * *
Ребе сидит за столиком. На пем длинный сюртук и выцветший лиловый картуз. Белыми тонкими пальцами с длинными, грязными ногтями он почёсывает свою густую рыжую бороду. Полная вижняя губа ребе отвисла, видны зубы, маленькие, острые, жёлтые.
Ну, уже скоро будет тихо? лениво говорит он.
Но шум продолжается: кто-то кого-то ущипнул, ударил, обманул. Скрипят скамейки, падают на пол книжки. И опять раздаётся тоненький, злой голосок ребе:
Ну, я спрашиваю: будет тихо наконец или вы скучаете за этим?
Иоселе поднимает кантчик палочку, к которой прикреплено множество узеньких, как лапша, ремешков. Наступает тишина. Тощая крыса шмыгнула в угол, черпая кошка постояла в раздумье и прыгнула па колони учителя. Тишина. Глаза ребе закрыты. Ему падоели худые, вытянутые лица детей, их рваные куртки, их веснушки, мокрые носы. Всё противно ребе. Он слушает себя:
И приснился фараопу соп, и пе мог попять фараон сна своего. Будто стоит он на берегу реки, и выходят из вод её семь коров, тучных плотью и хороших видом.
И смотрит фараон идут за ними следом семь других коров, тощих и худых. И съели тощие и худые семь первых коров, упитанных.
И ещё снится фараону: семь колосьев всходят на одном стебле, полных и хороших, и вырастают позади них семь колосьев, засохших, тонких. И поглотили колосья тонкие семь колосьев хороших.
Призвал фараон вещателя самого молодого пичего тот не сказал ему. Призвал фараон вещателя самого старого ничего тот не сказал ему. Послал гонцов фараон к Иосифу и тот всё сказал ему:
«Семь коров тучных, семь колосьев полных это семь лет. Семь коров тощих, семь колосьев пустых это семь лет. Наступят на земле твоей семь лет урожая обильного, а потом придут
семь лет голода, и забудется урожай весь, и голод истощит страну. Колосья пустые поглотят колосья полные!..»
Голос ребе звучит ровно, глаза его закрыты. Пейся перебирает айданы в руке тяжёлые айданы, со свинцом. Сёма смотрит на свисток и думает: коровы тощие, коровы толстые, фараон... Может быть, такой сон был у дедушки, и поэтому в доме пусто и даже в пятницу перестали печь? Вообще жизнь становится труднее, и Сёма уже не понимает, что почему... Эта рыжая борода рассказывает про фараона, и Сёма должен слушать от начала до конца. А если у Сёмы есть дела поважнее?