Пусть жизнь ваша сладкой будет!..
Пусть жизнь ваша богатой будет!..
В комнате, куда они вошли, было полно народу. Женщины, дети. Особенно много было детей девочки, мальчики, младенцы еще на коленях матерей, бабушек, тетушек.
Самади втолкнули за полог, где поджидала его невеста, вся в атласе, с опущенной головой, окруженная женщинами, бойкими и задорными.
Приятели Самади постояли минуту-другую за пологом, разбрасывая монеты, пока не принесли дастархан, полный яств. Они забрали его и ушли, причем каждый подмигнул Самади держись, не оплошай, парень! И жених остался один в этой интересной, страшной обстановке, в окружении совсем незнакомых женщин.
Невеста сидела на жестком ковре. Самади дали знать, что ей не подобает так сидеть, что ему надо поднять и перенести ее на мягкие тюфяки.
Самади несмело обнял ее, поднял чуточку и тут же опустил. Она была слишком тяжела.
А женщины хихикали, удерживали невесту за подол, не давали поднять. А из-за полога спрашивали:
Ну, поднял?
Нет, нет еще
Слабенький он!..
Даже хрупкую девочку не может поднять, другой бы
Самади вспотел. Подступила злость, он крепко обнял невесту, но еще пуще насели женщины на подол.
Слабак!
Так-то! Круглобедрые у нас девушки, не галатепинцам их поднимать.
Хватит, отрезать бы вам языки! Хватит смущать парня!
Попробуй, сынок, всех вместе поднять, пусть все они станут твоими женами!
Куда их, столетних, знают только козни строить! Отпустите ее подол, несчастные!
Самади, весь красный, растерянный, уже не пытался поднять свою невесту. Она сама пересела на тюфяки, и мельком заметил он на ее лице презрительную усмешку
Улица на окраине города, на которую Самади свернул, была слепа ни одного окошка наружу. Самади остановил
мотоцикл, поставил его под одиноким тутовником и дальше пошел пешком, держа в руках большую бархатную обезьянку. Увидев играющих ребятишек, остановился.
Папа, папа приехал!
Прибежала к нему пятилетняя дочка. Самади ее поднял, поцеловал.
Это тебе, дочка, и протянул ей обезьянку.
Девочка обрадовалась. На миг позабыла все, разглядывая игрушку.
Насовсем приехали? спросила она.
Да, доченька, улыбнулся Самади. Приехал вас забирать обратно. Ты в кишлак поедешь?
А мама?
Мама тоже поедет.
Я сейчас Маму позову!.. Девочка побежала к воротам. Мама, мама! Папа приехал, обезьянку мне привез! Папа приехал!.. Она исчезла за воротами. Теперь уже со двора доносился ее счастливый голос: Папа приехал! Папочка приехал!..
Самади хотел было войти, но ворота закрылись перед самым его носом. Растерялся. Пришел в себя, когда что-то упало рядом.
И увидел обезьянку искалеченную, без головы и без ног.
Услышав плач дочери, Самади побледнел, налег на ворота, но те не давались. Тогда он стал ожесточенно бить в них кулаками. Стали собираться зеваки, и, обессиленный, он отошел.
Уже вечерело, когда Самади ехал обратно в Галатепе. Ехал быстро, обгоняя одну за другой легковые и грузовые машины.
Вспомнил, как после свадьбы в городе приехали они в Галатепе, как широко распахнула перед ним ворота тетя, счастливая, будто она раскрывает для них ворота рая. И они, оба смущенные, перешагнули через порог и пошли к огромному костру посреди двора. Лица гостей от костра казались розовыми, и в глазах каждого пылали костры
Больно было вспоминать. Самади заметно сбавил скорость. Тут его обогнали. Свадебный караван, смеясь и горланя песни, пронесся рядом. Невеста и жених стояли у самой кабины грузовика, лицом к ветру.
Самади на миг показалось, будто это его жена Зарифа, только совсем еще юная, какою она была тогда, на их свадьбе.
Поздней ночью ввел он мотоцикл в хлев, прошел в дом и лег, не раздеваясь.
Заскрипела дверь, и в проеме показалась седая голова тети.
Не приехали?
Нет.
Дочку хоть видел?
Видел.
Дочка у тебя хорошая.
Она выключила свет и ушла. Самади разулся в темноте, лежа прямо на кровати. Туфли его с грохотом упали на пол.
Когда все были в сборе, в учительскую вошел директор, явно озабоченный. Завуч тоже заметно нервничал.
У вас опять нет конспектов! сказал он Акбарову.
Дались вам эти конспекты! сказал тот. Двадцать лет в школе, но не пойму, как это вам не надоело повторять одно и то же. Я вам уже говорил еще в прошлом году, что писать не буду. Наизусть знаю. Это у царей бывали писари, или как там их еще называли, так те должны были писать, что делают их владыки, ибо сами цари не знали, что они будут делать в следующую минуту в гарем пойдут или войной на соседа. А у нас все известно, есть планы, программы Что я дурак, что ли, еще раз переписывать учебники?
Акбаров, вмешался директор, дело в том, что к нам едет комиссия.
Пускай едет, сказал Акбаров. Они успевают только к третьему уроку. Вот вам и работа, дорогой завуч, срочно переделайте расписание, переставьте по-другому уроки, подумайте, кого именно для них наряжать будете
Будут на уроках Акбарова, сказал директор, у меня и у товарища Агзамова.
Ну вот, вся беда на голову Агзамова, жалобно сказал тот и выпил ложечку какой-то белой жидкости. И так желудок болит.