Хотя Саше казалось, что единственное желание, которое может быть у местного общества, это насрать Папа́ в корону. И хороша ли подобная покорность? Может лучше в корону насрать?
Я услышал, кивнул он.
Только вы не говорите государю, Ваше Высочество, что у нас священники в ризах, шёпотом попросил старший Морозов. Запрещены нам ризы. «Публичное оказательство раскола», говорят.
Не скажу, пообещал Саша.
Приглушенно запел хор. Как-то непривычно, иначе, чем у «никониян».
А почему так тихо? вполголоса спросил Саша.
Запрещено нам петь, объяснил Савва Васильевич. «Публичное оказательство».
Ну, какое же публичное, если в церкви?
Морозов вздохнул и пожал плечами.
Пусть в полную силу поют, попросил Саша. Я не скажу.
Морозов шепнул что-то Ульяне Афанасьевне, а она, видимо, передала другим.
И хор грянул.
Без полифонии, на один голос, и только мужские голоса. Звучало примерно, как «Вставай страна огромная!»
Уж, не вдохновлялся ли автор старообрядческими песнопениями?
Сейчас все сойдут с клироса, облачатся в кольчуги, подпояшутся мечами и пойдут на смертный бой.
У вас женщины в храме не поют? спросил Саша.
Не поют, кивнул Морозов. Ибо сказал апостол Павел: «Женщина в церкви да молчит!»
Саша подозревал, что в семьях у них несколько иная ситуация.
Это знаменное пение, пояснил Савва Васильевич, по крюкам поют.
По крюкам?
Не по нотам, объяснила Мария Федоровна, которой вообще-то положено было молчать, у нас своя нотная грамота.
Но Морозов-старший только важно кивнул.
Саша почувствовал на себе чей-то взгляд. Буквально в пяти метрах стоял купец Козьма Терентьевич Солдатенков. Сашина физиономия была не столь раскручена, как у Папа́ и Никсы, и он надеялся остаться неузнанным, но похоже тщетно. Солдатенков сдержанно поклонился. Саша приложил палец к губам. Купец кивнул.
Толпа начала истово креститься и кланяться в пояс. Саша успевал за ними слабо, да и пальцы привычно норовили сложиться в троеперстие.
Наконец, присутствующие кинули перед собой подручники, пали на колени и склонились в земном поклоне. Сплошной ряд спин и частей тела с менее благородным названием живо напомнил Курбан-Байрам в Москве на проспекте Мира.
Ульяна Афанасьевна, конечно, предупредительно положила подручники и перед ним, но Саша не смог себя заставить и вжался в стену. Присутствующие кажется были погружены в молитву и не особенно замечали окружающее.
Она-то заметила, естественно, и, поднявшись на ноги, посмотрела с упреком.
Где-то за колоннами, по другую сторону от алтаря, Саша заметил фиолетовую полотняную палатку с золотыми парчовыми дверями, похожую
на шатёр Шамаханской царицы из мультфильма «Золотой петушок». Вскоре к палатке начала выстраиваться очередь из священников и детей. Саша никогда бы не догадался зачем, если сам не стоял к причастию каждое воскресенье.
Служат, конечно, обедню. Саша усмехался про себя. Народ русский, может, на рожон и не попрет, но как обойти дурацкий закон всегда придумает.
Это походная церковь атамана Платова, шепотом пояснила Мария Федоровна, проследив за его взглядом, он всегда возил её в своем обозе, а потом завещал Рогожскому кладбищу.
Граф Платов был старовером? спросил Саша.
Конечно, шепнула тигрица, об этом все знают.
Новость показалась Саше сомнительной. Прежде всего потому, что он раньше об этом не слышал, да и у Лескова старообрядчество Платова, много помогавшего Левше, нигде не упоминалось.
Но то было при либеральном Александре Павловиче, так что чем черт не шутит.
Святые дары там освящаете? спросил Саша.
Вы не говорите об этом, хорошо? попросила Мария Федоровна.
Не скажу, пообещал он.
Ближе к концу службы к Морозовым просочился старик в черных одеждах до пят. На голове черное покрывало, отороченное красной тесьмой по краям, в одной руке лестовка, в другой клюка. Скрюченные пальцы обтянуты жёлтой, словно пергаментной кожей. Седая борода до середины груди, горящий взгляд.
Савва Васильевич и всё его семейство почтительно поклонились старику.
А тот подозрительно посмотрел на Сашу.
Отрок кто тебе? спросил он Морозова.
Правнук мой: Саша, объяснил Савва Васильевич, Елисея, старшого моего, внук.
Правнук значит? переспросил черный старик. У французского курафера стрижется правнук-то! И земных поклонов не кладёт. Говорил я тебе Савва: не доведут миллионы твои до добра!
Накажу Елесе, вздохнул Савва Васильевич, чтоб за внуками смотрел получше.
А что говорят, что царевич у тебя ночевал? поинтересовался старик.
Саша напрягся.
Правду говорят, признался Морозов. Ночевал, не побрезговал.
Не им, немцам, нами брезговать! сказал чернец.
То государев сын, заметил Савва Васильевич.
Старик окинул Сашу взглядом. И покосился на запечатанный алтарь.
Поморщился.
Иконы там в алтаре гниют и ризы тлеют! Да что им немцам!
Глава 2
Старик хмыкнул, с сомнением покачал головой и величаво удалился, стуча клюкой по каменному полу.
Сразу после литургии начиналась вечерня, во время которой ожидалось «падение ниц» и пребывание в оном состоянии в течение минут что ли сорока. Сашу честно предупредили, и он решил данным мероприятием манкировать, тем более что рисковал опоздать на дворянский обед. Ибо миновал полдень.