Я где-то слышал это имя, объяснил Саша. Хочу понять, правильно ли запомнил.
Толстой задумался.
У меня был дядя Николай, он умер в прошлом году. А у него сын Лев, мой двоюродный брат. И у него есть маленькая дочка Соня. Моя двоюродная племянница. Но ей только пять лет.
Софья Львовна Перовская, проговорил Саша.
Вы ее искали? спросила Софи.
Возможно, кивнул Саша. Алексей Константинович, можете мне о вашем кузене поподробнее рассказать?
Лёва окончил Институт инженеров путей сообщения, служил в инспекции городских дорог, потом в лейб-гвардии адъютантом, вышел в отставку штабс-капитаном. Потом где только не служил: и по Почтовому ведомству, и по Таможенному. Сейчас вице-губернатор Пскова.
То есть он сейчас в Пскове с семьей? спросил Саша.
Да, кивнул Толстой.
А где вы слышали про Софью Перовскую? спросила Миллер.
Саша пожал плечами.
Мне казалось, что это какая-то писательница или актриса. Но, наверное, я перепутал. Кстати, о писателях. Думаю, и Радищев, и Тургенев впали в одно и то же заблуждение. Тургенев решил, что его весьма умеренную книгу пропустит цензура, потому что в правительстве один за другим формируются тайные комитеты по крестьянскому делу, а у нас ничего не тайна. Но хоть не арестовали.
Задержали, заметил Толстой, Месяц на съезжей, два года ссылки в своем имении. Но формально не за книгу. Я говорил тогда с вашим батюшкой, и понял, что к Ивану Сергеевичу есть и другие претензии.
Папа́ помог? спросил Саша.
Да, сказал граф. Я сразу смог передать Тургеневу книги. Посещение на гауптвахте было запрещено.
И потом его вытащил, заметила Софья Андреевна.
Со съезжей?
Из ссылки тоже, сказала госпожа Миллер.
Как? спросил Саша.
Ходатайствовал перед Дубельтом, управляющим Третьего отделения, и графом Орловым, начальником того же ведомства, объяснила Софи.
Больше всего помогла доброта вашего отца, сказал Толстой.
Значит есть смысл его просить, решил Саша. Если кого-то надо будет вытаскивать, пишите сразу мне. К сожалению короткие периоды истории, когда в России не было полит политических заключенных, можно по пальцам пересчитать. А формально за что?
Слишком восторженный некролог Гоголю, слишком частые поездки заграницу, слишком много сочувствия к крепостным и лестный отзыв о нем Герцена, объяснил Толстой.
Саш, как бы тебя не пришлось вытаскивать, заметил Никса.
Да, ладно! сказал Саша. Перестройка же!
Будем надеяться, улыбнулся Никса. А то пиши сразу мне.
Так о Радищеве, продолжил Саша. Когда он напечатал в своей частной типографии не столь изысканное, зато довольно радикальное «Путешествие», думаю, он помнил о том, что Екатерина Алексеевна переписывалась с Вольтером и надеялся, что своего доморощенного Вольтера она не тронет. Но прабабке нашей при всем моем к ней уважении было важнее казаться, а не быть. Французский Вольтер был почитаем и обласкан, а русский уехал в Сибирскую ссылку. Я все надеюсь дожить до того момента, когда государь наш скажет: «Мы Вольтеров в тюрьму не сажаем».
Доживешь, сказал Никса.
Рихтер выразительно посмотрел на каминные часы.
Еще минуту! попросил Саша. Софья Андреевна, мне про вас рассказывали, что вы знаете 14 языков.
Да, улыбнулась Софи. Хотя не все одинаково.
Итальянский?
Да, кивнула она. Граф его тоже отлично знает.
Мне нужен переводчик для «Декамерона», сказал
Саша. Возможно, несколько переводчиков, поскольку труд огромный. И мне не хотелось бы отвлекать Алексея Константиновича от «Князя Серебряного», хотя, конечно, я бы был счастлив. Может быть, публиковать отдельные новеллы в «Современнике»? В разделе «Смесь». Как вы думаете, это может заинтересовать Некрасова?
Возможно, сказал Толстой.
Скорее, это заинтересует цензуру, заметила госпожа Миллер.
Ну, там же не все такое, возразил Саша. Гениальную новеллу про то, как загонять дьявола в ад, можно на потом оставить.
Софи усмехнулась.
Подумаем, сказал граф. А «Божественную комедию» вы не планируете переводить?
Конечно, планирую. Но это очевидный героизм. Я, правда, грешным делом прочитал только «Ад», но, может, тогда дочитаю. Все-таки у Данте слишком много современных ему реалий. Перевод придется снабжать примечаниями по объему равными переводу: какой там у него забытый папа и король, на каком круге ада. Тогда это была публицистика. А мы читаем как шедевр на все времена. Но если найдется герой, который за это возьмется, буду рад.
Есть перевод Дурова, заметил Толстой. Только очень неполный.
Петрашевца? уточнил Саша.
Да, кивнул граф. Сергея Федоровича.
Это где «в лесе том» и «пантер полосатый»? спросил Саша.
Вы его читали? удивился граф.
Ну, как можно такое не читать? улыбнулся Саша.
И процитировал:
На пол-пути моей земной дорогиЗабрел я в лес и заблудился в нем.Лес был глубок; звериные берлоги
Окрест меня зияли. В лесе томТо тигр мелькал, то пантер полосатый,То змей у ног, шипя, вился кольцом.
Тигров иногда относят к пантерам, вступился Толстой, а «в лесе» допустимая, хотя и несколько устаревшая форма. И к «пантеру» это не сводится!
Ни в коей мере, сказал Саша. На самом деле, этот перевод мне нравится гораздо больше, чем другие переводы.
Саша вовремя вспомнил, что Лозинский еще не родился.