«Почто, царь, отнял у князей святое право отъезда вольного и царство русское затворил, аки адову твердыню», уточнил Толстой.
Я по памяти цитирую, признался Саша.
Вы читали переписку Грозного с Курбским, Ваше Императорское Высочество? спросил граф.
Конечно! сказал Саша. Как это можно не читать? Это же абсолютный мастрид!
Саша очень любит англицизмы, заметил Никса.
Мы поняли, кивнул Алексей Константинович. Между прочим, в последние годы царствования вашего дедушки, тоже было сложно выехать.
Хорошо, что вы об этом сказали, вдохнул Саша. Я не знал.
И посмотрел на Рихтера.
Да, кивнул Оттон Борисович. Цены на паспорт для выезда на лечение подняли до ста рублей.
А просто для выезда заграницу до 250-ти, уточнил граф.
Ничего себе! сказал Саша. Это же годовое жалованье титулярного советника!
А одному богатому курляндцу, просившемуся на воды, государь Николай Павлович объявил, что и у нас в Отечестве воды есть, добавил Толстой.
Он и уволить со службы мог, сказала Софи. Как сына князя Долгорукова, который пытался выехать заграницу для поправления здоровья: «совершенно разрушенного».
Остроумно, хмыкнул Никса. Как можно служить с совершенно разрушенным здоровьем?
Логично, конечно, согласился Саша. Но жестоко. Если ты строишь твердыню адову на земле, жди молнии животворящей с неба. Самое обидное, что тебе забудут все то хорошее, что ты сделал до этого. И в историю войдешь совсем не тем, кем бы тебе хотелось.
Не забудут! сказал Никса. Ни свода законов, ни усмирения холерного бунта, ни первой железной дороги!
Мне бы тоже этого хотелось, но Ладно не будем об этом! Вернемся к Иоанну Грозному. Честно говоря, его ответы мне не нравятся. «Я царь, а значит, мне все можно» единственная мысль, которую я там уловил.
Скорее: «всякая власть от бога», заметил Рихтер. А потому противится царю, значит противится богу.
От бога? спросил Саша. Конечно, все от бога. Но еще от купцов новгородских, которые позвали Рюрика свои капиталы защищать.
Капиталы защищать? спросил Никса.
А тебе никогда не казалась странным, что Новгород позвал Рюрика «княжить»? спросил Саша. «Придите и владейте нами»? «Приди с дружиной и защити нас от ворогов и разбойников» мне кажется более реалистичным. Рюрика со товарищи просто наняли, как всякое наемное войско. И только его потомки все поставили с ног на голову. Вече еще долго с князем не особенно считалось. Пока Иван Третий не покорил Новгород. И пока Иван Грозный не разорил его. Так что с наемниками связываться чревато: чья армия того и власть. Надеюсь, я никого не обидел? В этой комнате Рюриковичей нет?
Видимо, нет, сказал Толстой. Но Иоанн Васильевич обосновывал святость своей власти не тем, что он потомок Рюрика, а тем, что он потомок Владимира Святого.
Притянуто за уши, по-моему, сказал Саша. У нас не теократия. В любом случае, Романовы выборные, и аргументы Ивана Грозного нам совсем не подходят. Я сейчас набрал в библиотеке монархических конституций. Хочу понять, как монарх, источник власти которого наследственное право, может уживаться с парламентом, источник власти которого народ. Но источник власти нашей династии тоже народ, точнее Земский собор.
Вы сторонник конституции? тихо спросил Толстой.
Да, кивнул Саша. Зачем шепотом? Думаете, папа́ этого не знает?
Саша везде говорит примерно одно и то же, заметил Никса, и папа́, и мне, и на четвергах у Елены Павловны. Так что ни для кого ни секрет. Герцен уже написал.
Да! Неужели «Колокол» не читаете? удивился Саша.
Там не было слова «конституция», заметил Толстой.
Конституция не панацея, сказал Саша. Любую конституцию можно извратить так, что от ее ничего не останется, а можно вообще на нее наплевать и стать тираном, ничего в ней не меняя. Кстати, и выборы не панацея. Мне всегда было обидно за князя Пожарского, героя, который собрал ополчение вместе с Мининым, освободил страну от поляков, а потом вложил большие деньги в избирательную кампанию и проиграл Михаилу Романову отроку без всяких заслуг.
Нашему предку проиграл, заметил Никса.
Я помню и не оспариваю результатов выборов, сказал Саша. Но как так? Чем был плох Пожарский? Между прочим, Рюрикович.
Пожарского боялись, сказал Алексей Константинович.
Как слишком сильного? спросил Саша.
Не только, еще как слишком честного: он не был замешан ни в сотрудничестве с самозванцами, ни в сотрудничестве с поляками.
И избрали компромиссную фигуру.
Не совсем, сказал Толстой. Тогда избирали не личность за ее заслуги, а род за заслуги рода. Романовых любили, и они были в родстве и с Иоанном Васильевичем через его первую жену Анастасию, и с Федором Иоанновичем. А про 20 тысяч рублей, которые потратил Пожарский для того, чтобы стать царем, видимо, клевета. Сам он вообще не выдвигал свою кандидатуру.
Алексей Константинович! сказал Саша. Давайте вы нам будете русскую историю преподавать, а то у нас с Володей
ее отменили.
Спасибо, улыбнулся Толстой. Но я никогда не пробовал себя в роли преподавателя, и сейчас служба отнимает много времени, и я еще пытаюсь писать.
Как ваш «Князь Серебряный»? спросил Саша.
Толстой посмотрел удивленно.
Откуда вы знаете? спросил он.