Румянцев тоже стоял, как громом пораженный. Лицо его, только что гневное и решительное, вдруг осунулось, побледнело.
Он смотрел на своих солдат, на эту непонятно откуда взявшуюся панику, и, казалось, не верил своим ушам.
Что что это значит? прохрипел он, поворачиваясь к патриарху, словно ища у него ответа или подтверждения.
Платон, бледный, но собранный, осенил себя крестным знамением.
Похоже, граф, до нас донеслась весть великая и страшная, с тоскою отозвался патриарх.
Я молчал, напряженно вглядываясь в прибрежные кусты на нашей стороне, где должен был сидеть Сенька. Ни выстрела. Ни движения. Слава Богу! Кажется, пронесло. Парень оказался не только метким, но и с головой. Не поддался панике, не начал палить без разбору.
Тем временем на том берегу сумятица нарастала. Какие-то офицеры на конях метались, призывно махали начальнику руками.
Румянцев, казалось, на мгновение потерял всю свою генеральскую выправку. Он обхватил голову руками, произнес:
Не может быть Этого не может бытьЯ не верю! У династии нет наследника
Граф, мягко сказал Платон, подходя к нему. Примите сию весть со смирением. Пути Господни неисповедимы. Видимо, так было угодно Ему.
Румянцев поднял на него отсутствующий взгляд.
Что же что же теперь будет? спросил он растерянно, и в голосе его уже не было прежней стальной уверенности.
Я понял, что это мой шанс. Шанс, который нельзя упускать.
Вы служите России, граф, сказал я твердо, подходя к нему. Как и я. И сейчас, когда той, что разделяла нас, нет, не время для вражды. Время подумать о будущем страны. О народе, который ждет от нас мира и порядка. И о врагах за границей, которые только и ждут своего часа, чтобы в нас вцепиться.
Румянцев медленно поднял на меня глаза. В них уже не было прежней ненависти, только растерянность и глубокая, всепоглощающая усталость. Он долго смотрел на меня, словно впервые видя. Потом тяжело вздохнул.
Мне мне нужно время, произнес он глухо. Мне нужно подумать. И узнать подробности. Убедиться
Возьмите бумаги! не терпящим возражения тоном ответил я.
Сопровождавший меня Никитин тут же вытащил из-за обшлага мундира плотно набитый конверт. Передал его полковнику. Тот принял, без отнекиваний и не спрашивая у шефа разрешения.
Что там? вяло поинтересовался Румянцев.
Мои условия. Более чем почетные, смею заметить.
Ознакомлюсь.
Он встал, нетвердой походкой подошел к краю плота.
Адъютант! Лодку! Срочно! крикнул он своим людям.
Постойте, генерал!
Он оглянулся.
У меня для вас подарок.
Никитин призывно замахал руками. Из кустов на нашей стороне вынырнула лодка с женщиной на борту. С Елизаветой Михайловной, женой генерал-фельдмаршала, урожденной Голицыной. Я знал, что супруги не в ладах, что живут они порознь, что даже к собственным сыновьям Румянцев равнодушен. Но питал надежду, что он оценит мой жест доброй воли.
Он узнал жену, но особых эмоций не проявил. Лишь буркнул:
А дочь, Таня? В темнице осталась?
Бога побойтесь, Петр Александрович! Какая темница? Ваша дочь фрейлиной служит при моей невестке, Наталье Алексеевне.
Пущай сразу на тот берег правят, буркнул этот мужлан, даже не поблагодарив.
Через несколько минут его лодка уже отчаливала от плота, направляясь к тому берегу, где все еще царила сумятица. Румянцев сидел на корме, сгорбившись и не оглядываясь.
К вам генерал с того берегу. С белым флагом, в неказистую, кое-как приведенную в порядок комнату в крестьянской избе поблизости от Волхова сунулся вестовой.
Чика удивленно застыл, так и не донеся до рта недоеденную скибочку астраханского арбуза.
Заводи! отмер он и продолжил хрумкать сладкой мякотью.
Рядом сидел Ожешко в генеральском мундире. За «шлюзовой кровопуск» и поляк, и Зарубин были жалованы генерал-майорскими чинами. Почивать на лаврах герои не стали. Двинулись вслед за отступающим корпусом «последней надежды», добивая и захватывая его остатки. Быстренько устремились дальше. До самого Волхова, переправы через который контролировали балтийцы. Тут и затормозили, ожидая приказа императора куда и когда шагать дальше на Петербург или на Новгород. На всякий случай, готовили переправочные средства и разрабатывали план операции. Выходило не очень. Не иначе как придется ждать льда. А тут нежданно-негаданно заявился парламентер в больших чинах. Чем, интересно, порадует?
Генерал-майор Назимов вошел в комнату твердым шагом. За столом сидел чернявый мужик, похожий
на конокрада и лопавший арбуз, а рядом пристроился офицер в мундире. К нему и обратился.
Назимов, Виктор Яковлевич. Командир ластовых экипажей Петербурга. С кем имею честь?
Генерал-майор Ожешко, Михал. А это, он кивнул на «мужика», генерал-майор Зарубин по прозванию Чика. Или Иван Никифорович.
Назимов на краткий миг остолбенел. Ну и времена настали: то императрицу взорвут, то сельцо родовое в Коломенском уезде пропадет, то встретишь генерала в простой косоворотке, коего от деревенского мужика не отличить!
Его замешательство от Чики не укрылось. Он усмехнулся:
Не робей, генерал. Арбуза хош? Назимов закачал головой. Ну как хош, была бы честь Ты не смотри на мои внешности. У нас с паном Михалом этот как его двумвиратий.