В общем построил новую жизнь и нового себя сам. И всё потом пошло по-другому: учеба, отношения в школе и в семье, а главное стал сам устраивать свою судьбу. Взять, например, теннис. Когда начали играть по-настоящему, на счет, и сделалось ясно, что в чемпионах не бывать, Марк и не подумал терзаться, а перевелся в фехтование, и там дела пошли намного лучше. А нет продолжил бы поиски.
С отчимом дружить тоже оказалось очень даже неплохо. Во-первых, он был умный, хорошо рассказывал, и разговаривать с ним бывало интересно. Во-вторых, Рогачов всё время помнил, что он не родной отец, и комплексовал а Марк отлично этим пользовался. «Папой», конечно, не называл, отец у человека только один, но обращался на «ты» и по имени, без отчества. Если кто-то посторонний слышал, как юный щегол зовет пожилого дядьку «Маратом» хлопали глазами.
В общем, нормально контактировали. Вплоть до недавнего времени. Но с тех пор как Рогачов сел писать новый роман, его будто бешеная собака покусала. Всё рычит да лает. С ним и раньше бывало: если «уйдет в книгу» (так мама говорила), становится чокнутым. Бормочет что-то, ничего вокруг не видит, сам с собой жестикулирует. Но никогда еще не случалось, чтоб вот так вызверивался. Должно быть, совсем какую-то чернуху гонит.
Книг отчима Марк не читал, они были муторные, депрессивные, про то, какая тяжелая штука-мука-докука жизнь. Там все вечно страдали, попадали в дерьмовые ситуации, неизлечимо болели, умирали. На хрена люди такую нудятину читают, только настроение себе портят непонятно. У Толстого, конечно, тоже есть «Смерть Ивана Ильича» (бррр), но есть же «Война и мир», «Анна Каренина», «Севастопольские рассказы», много чего. А у Марата Рогачова сплошная «Смерть Ивана Ильича».
Короче, вчера опять поцапались. На пустом месте.
Марку понадобилось в кабинете книжку взять. Оттуда, как обычно, доносился стук пишущей машинки, бухал кашлем отчим.
Вошел тихо, чтоб не
мешать, так же тихо и вышел бы. А этот поворачивается, рожа злющая. «Что за хамство! Воспитанные люди стучатся». Ничего себе? И не было у них никогда такого завода, чтоб стучаться. Квартира три маленьких комнаты, не Букингемский дворец. Опять же не спальня, а кабинет, все книги там, не только отчимовские. Особенно Марк на противное слово «хамство» взбеленился. Ответил в сердцах: я у себя дома и между прочим, прописан здесь, в отличие от некоторых. По-дурацки ответил, но и отчим тоже хорош. «А ну-ка вон отсюда!» Выходя, Марк так дверью хлопнул с потолка посыпалось.
И как после вчерашнего подкатываться с просьбой, непонятно. Только через спецпредставителя маму.
Когда Марк попал домой, Рогачов молотил в кабинете, а мать еще не вернулась. Она теперь трижды в неделю по вечерам читала лекции в обществе «Знание».
Ничего, подождем.
Он посидел за кухонным столом, сделал задание по французскому перевел первую страницу романа. Преподша у них была высокоинтеллектуальная: разбавляла перевод и разбор статей из «Юманите» то Верленом, то Франсуа Мориаком. Роман назывался «Un adolescent d'autrefois», «Подросток былых времен». Чудновато, конечно. По нынешним понятиям герой был уже не подросток семнадцать лет. Но «подростку» Достоевского вообще двадцать, ровесник. Вроде считается, что в старину взрослели раньше, Петя Ростов вон в пятнадцать лет уже на войне погиб, а в то же время какие-то они были шибко трепетные. Лично Марк перестал себя считать подростком-недоростком с того самого лета, с четырнадцати. Сразу перепрыгнул из детства во взрослость.
Фраза, с которой роман начинался, ему понравилась. «Я не похож на всех других парней». Классные романы всегда классно начинаются сразу берут за шиворот и утягивают в свой мир. А если не утягивают значит, фигня. Каждый человек на самом деле уверен, что не похож на остальных. Хотя все похожи, как кильки в банке. «Я тоже килька?» спросил себя Марк. И пришла в голову красивая мысль хоть в аудитории на стенку вешай, рядом с чеховским «в человеке должно быть всё прекрасно»: всякий сам решает, какой он станет рыбой килькой, плотвой, акулой или дельфином. Дельфин, кажется, не рыба, но не будем придираться. А еще есть летающие рыбы вот кем надо стать. Все плавают, а ты взял и полетел.
Мать пришла в половине десятого. Марк подождал, пока она поговорит с отчимом что-то оживленно рассказывала про свою лекцию, про вопросы из зала.
Наконец заглянула к нему. Поцеловала он не стал снисходительно морщиться, как обычно, а улыбнулся.
Мы в хорошем настроении, заулыбалась и мать. Есть причина? Или просто «радует душу Тибулла высокое зимнее небо»? Погода действительно прелесть. Ты знаешь, что сегодня Масленица? Хорошая жена и родительница напекла бы блинов. Не повезло вам с Маратом.
Это было отлично, что она такая веселая. Осенью мать согласилась вести курс античности в Педе, ужасно психовала, говорила, что она кабинетный червь, злокачественная интровертка, но оказалось, что ей нравится читать лекции. Теперь вот еще и пенсионеров приобщает к Аристотелю и Сенеке, на общественных началах. Тоже между прочим: плавала, плавала и вдруг полетела. Странно, наверно, в пятьдесят почти лет открывать в себе что-то новое.