Длился этот тинейджерский газават много месяцев. С тотальным молчанием Марк долго не продержался, так существовать было невозможно. Решил, что будет с матерью «холодно предупредителен», а с отчимом нужно держаться «с ледяной вежливостью» он тогда читал взахлеб «Войну и мир», уже примеривался стать князем Андреем.
Но в четырнадцать, когда решил капитально изменить свою жизнь, Марк перестроил и домашние отношения.
Сказал себе: «Ну чего ты на отчима взъелся? В чем он виноват? В том, что любит маму? Если бы не он, она так и осталась бы заикой. Или вообще умерла бы, ей же жить не хотелось. Всё, пора траур заканчивать. Отца не вернешь, а жизнь продолжается. И даже только начинается».
В то лето он будто проснулся, перестал быть ребенком. Стал думающей личностью. Это называется «раннее взросление». Происходит с подростками, которые оказываются в стрессовой ситуации, а у Марка тогда ситуация сложилась хоть из окна прыгай. Он один раз чуть и не прыгнул, едва не попал в статистику «адолесцентных суицидов». Распахнул окно на кухне, встал на подоконник, поглядел вниз не хватило духу. Но решил, что будет жить по-другому, а если не выйдет вот тогда и прыгнет.
Тот год был ужасный. Не только дома, но и в школе. С третьей четверти в классе появился Вовка Коршунов. Сразу потребовал, чтоб его звали Коршуном. А когда Бобрик, Саня Бобров, считавшийся в классе первым силачом, ответил типа сами разберемся, как тебя называть, новенький сходу, без слов, двинул ему коленом в пах. Бобрик согнулся, а этот ему с двух сторон, одновременно, вмазал ладонями по ушам. У них никто так страшно не дрался, обычно просто пихались в грудь.
Теперь-то, начитавшись книжек, Марк знал, что в каждом примитивном сообществе (подростковые коллективы относятся именно к таковым) складывается стайная иерархия, которую определяет вожак, поэтому при смене лидера стая немедленно подстраивается под нового. И обязательно, всегда в сообществе есть изгой.
Марк Клобуков, мальчик-одуванчик, не отлипавший от книжек по истории, не способный ни разу подтянуться на перекладине, не гонявший после школы в футболяну, был идеальным кандидатом в парии. Этого не произошло раньше, потому с первого класса все шпыняли жирного, туповатого, вечно что-то жующего Сливу, а Марк занимал вакансию «Знайки» и при этом запросто давал списывать. Прозвище у него было по имени Морковка. Неимпозантное, но беззлобное. Лучше уж «Морковка», чем «Марик» с детства ненавидел, когда так называли, даже мать в конце концов отучил.
Но Слива сразу прилип к Коршуну и получил от него прозвище Слон. А Марка новый диктатор смерил
презрительным взглядом. «Клобуков? Будешь Клоп».
Поразительно, как быстро все с кем нормально общался шесть классов, к кому ходил на дни рождения и сам домой приглашал, от него отвернулись. Хуже, чем отвернулись превратили в мишень для постоянных издевательств, еще и выеживались друг перед другом, а особенно перед Коршуном, кто остроумней пошутит. Шутки были подложить кнопку на стул, плюнуть сзади в шею из трубочки жеваной промокашкой, один раз втихаря сунули в портфель дохлого воробья, Марк потянулся за тетрадкой, заорал то-то было веселья.
В последний день перед летними каникулами, придравшись к чему-то, Коршун при всех его избил не кулаками, а открытой ладонью по лицу. Марк из романов знал, что нет ничего оскорбительней пощечин. После такого или вызывают на дуэль, или стреляются. Потому и влез на подоконник. Заглянул, выражаясь литературно, в бездну и стал взрослым.
На каникулах он составил план перезапуска всей своей незадавшейся жизни. Ощущение просыпающихся мозгов того, что собираешься решать свою судьбу сам, было захватывающим. Это действительно было прорывом теперь-то понятно.
Начал с себя. Сказал, что прежнему слюнтяю, рохле, книжному червю, завсегдатаю Исторического музея конец. Надо стать спортивным, ловким, сильным чтобы никакая гадина больше безнаказанно не измывалась. Но туда, где тебя при всех лупили по щекам, а ты только мотал башкой, возвращаться нельзя. И еще урок Коршуна: сам выбирай имя, которым тебя называют. На другие не откликайся. Никаких «Морковок», тем более «Клопов».
Всё это могло получиться только при помощи взрослых. Поэтому Марк пошел к матери и объявил, что он держал по отцу траур, а теперь траур закончился. Прямо так и выразился: «держал траур», по-книжному, смешной был, но мать не улыбнулась, а прослезилась. Когда же Марк сказал, что помирится с отчимом и даже хочет взять его фамилию, мама вообще расплакалась. Рогачов тоже жутко разволновался. И всё дальнейшее произошло очень легко Марк до сих пор вспоминал то лето с гордостью.
При Союзе писателей имелась детская теннисная секция, где в группе для начинающих Марк был не хуже других писательских отпрысков. Научился координировать движения, бегать-прыгать, лупить ракеткой справа и слева.
Отчим устроил перевод в другую школу, на Крымской площади. Она была спец, с преподаванием на английском, поэтому весь июнь, июль и август Марк занимался с репетитором зубрил, как бешеный, и успешно прошел собеседование.
В новом классе, знакомясь с ребятами, сказал: «Я Рогачов Марк, друзья зовут меня «Мрак», а с недрузьями я не общаюсь». Кличку придумал такую, чтоб понравилась и сработало. Еще и школа была совсем другая, без шпаны вроде Коршуна, одно слово английская.