На херу я его вертел, дернул плечом Богоявленский. Но он всё второе отделение отдал группе «Арсенал». Это полурок-полуджаз, я честно говоря в гробу видал всякие там саксофоны, но, понимаешь Сова запнулся, что было на него совсем не похоже. Я сейчас кадрю одну герлу Церемонно и культурно, она дочка очень большого человека. Ну и сама собой фифа, принцесса на горошине. Только тебе рассказываю, нашим не болтай.
Марк сдвинул брови: обижаешь.
В общем, она очень хочет. Любит эту хрень. Я пообещал, а ни банана не выходит. Билетов вообще не достать. Может твой фазер как-нибудь по своей линии добыть? Неохота перед Настей треплом быть. У нас самый ранний период брачных игр. Надо перья распускать, а я получусь петух ощипанный. Обещал и облажался. Поможешь, а? За мной не заржавеет.
Жуткое разочарование вот что испытывал сейчас Марк. Ларчик, оказывается, просто открывался. Сове Марк в друзья на хрен не сдался. Еще один полезный человечек, вроде Баклажана или Фреда, только по другой части по «культурке». У галантерейной герлы Насти будут и другие высокоинтеллектуальные запросы, сын «шишака» из Союза Писателей пригодится.
Но виду не подал. Пусть хоть так. Он попал в «команду» и должен из нее не вылететь. Серый министр обороны, Баклажан министр финансов, Фред Госконцерт, а Марк Рогачов будет министр культуры. Башка другое дело, он сын посла, с Совой на равных, но он «номер два», оттеняет лидера.
Вдруг подумал: какой я на фиг князь Андрей. Типичный Берг, расчетливый пролезала. Неприятную мысль отогнал. Не Берг, не Берг. Глумов. Циничный, саркастический наблюдатель за нравами хозяев жизни.
Если такой ажиотаж, значит и контрамарки для членов СП тоже кончились, задумчиво сказал Марк и для саспенса немного помолчал. Но фазер корешует с Гривасом это Григория Васильева друзья так зовут. Я пару раз у Гриваса и его жены (знаешь, Дарья Данилова, актриса?) на даче в Переделкино был. Думаю, решу вопрос. Короче, приходите за четверть часа до начала. Скажешь администратору заветные слова: «Богоявленский, от Рогачова».
От благодарностей небрежно отмахнулся: типа фигня, для нас не проблема.
И потом всю дорогу до Зубовской брал реванш за разочарование. Рассеянно глядел в окно, лишь изредка поворачивая к Сове голову а тот рассказывал про свою фифу, причем не столько про нее, сколько про ее папашу. Он лубянский генерал, и не просто генерал, а на какой-то важной, суперсекретной должности. Когда Богоявленский-père узнал, за кем ухаживает отпрыск, очень одобрил: «Это золотая рыбка, сынок. Гляди, не упусти». Больше ничего объяснять не стал, но батя зря не скажет.
А на мордалитет она как? спросил Марк. Не жаба?
Девочка-картинка. Так и слопал бы. Сова хрюкнул по-кабаньи, облизнулся. Но я лап не распускаю. Тут не факать, тут жениться. Мне в любом случае до распределения надо, иначе в длительную не пошлют.
«Знает уже, где будет работать. Сразу в загранку, года на три», подумал Марк. Небрежно спросил:
И куда поедешь?
В страну изучаемого тобой языка, подмигнул Богоявленский. Но в какую пока секрет.
А разве бывает, что посылают в длительную, если сначала не был в краткосрочке?
«Бывает и медведь летает». Русская народная мудрость.
Рожа у Совы была хитрая. Марк изобразил зевок не больно-то интересно.
Отвернулся.
Уже думал, как будет разговаривать с отчимом.
«UN ADOLESCENT D'AUTREFOIS»3
Задачка была не из простых. Вчера они разругались до хлопанья дверью.
Исторически отношения прошли через несколько этапов. Рогачов впервые возник на горизонте незадолго до смерти отца. Ну, Рогачов и Рогачов, вежливый дядя в очках, немножко похожий на пучеглазого филина.
Потом, после похорон, в доме всё закоченело и заледенело, мать ходила сомнамбулой, дрожала голосом и заикалась, Марк вообще съежился, часами лежал в кровати, укрывшись с головой одеялом, они даже не ели по-нормальному, за столом. Когда подводило живот, идешь к холодильнику, суешь что-нибудь в рот, и назад, под одеяло. Полки в холодильнике постепенно пустели, но в магазин мать не ходила. И тут появился Рогачов. Зашел в комнату, сказал: «Я Марат, ты Марик, почти тезки. Давай вместе мать спасать, ей совсем плохо». Стал приходить каждый день, приносил сумки с едой, часами сидел с мамой, что-то ей рассказывал, уговорил вернуться к работе над переводом. Вывозил их на машине за город, на природу. И потихоньку стал частью жизни. Если на несколько дней исчезал, становилось пусто и странно.
А потом, наверно через год или около того, мать вдруг заявляет, что Марат Панкратович будет жить у них. В тринадцать лет ты еще совсем идиот, ни хрена про взрослых не понимаешь. Марк закатил истерику детскую, сопливую, с ревом, а-ля принц Гамлет: о женщины, ничтожество вам имя, башмаков еще не износила, и прочее. «Я думала, Марат тебе нравится. Так будет лучше для тебя, для меня и для него», расстроенно сказала мать. Но была тверда, а это «и для него» лучше всяких объяснений растолковало Марку, что хочет он или нет, но теперь их трое.
Вел Марк себя жестоко и глупо. Наказал мать тем, что перестал с ней разговаривать. Рогачова вообще игнорировал, даже не здоровался, обходил боком, что в их маленькой квартире было непросто. Когда тот пытался завести разговор, смотрел мимо, поджимал губы. Поганец он был, конечно.