Поднял руку: погодите ржать, это еще не всё.
А как фамилия балалаечника, знаете? Капустин.
И захохотал первый. Смех у него был неприятный: рот широко разинут, так что десны видно, а глаза неподвижные и шарят по лицам.
Капустин был парень с курса, с типичным семитским лицом. «Евреев по паспорту» на факультете один Мишка Фишер, а полукровок с русскими фамилиями довольно много.
У Фреда на этот счет пунктик. На одной из самых первых лекций, когда он еще садился рядом с Марком, Струцкий огляделся и стал шепотом перечислять: «Вон жидяра сидит, и вон тот, и рыжий тоже наверняка. Идеологический ВУЗ называется!» Причина его болезненного интереса к еврейскому вопросу была понятна. В день, когда они познакомились, в очереди на заполнение анкеты перед вступительными экзаменами, сидели оба перед дверью, ждали вызова, психовали, и новый знакомый шептал: «Перед собеседованием мандатная комиссия заранее решает, кого допустить к экзаменам, а кого нет. Документы изучают, нет ли какой засады. Я из-за фамилии переживаю. Не подумают ли, что еврейская. Я на три четверти русский, а дед белорус, там многие на «ский», «цкий» или на «ич», хотя сами стопроцентные славяне». Марк, слушая, тоже немного занервничал. Имя-то у него евреистое. Не напишешь ведь в графе, что это в память о дедушке, никакого сионизма.
Пока
шли по аллее, Фред выдал еще штук десять еврейских анекдотов. Смешной только один, который можно было и без акцента рассказывать. Звонит Сарочка мамаше, жалуется, что ее муж Абрамчик «гхэчневую» кашу неохотно кушает. Мамаша ей: «А ты, когда варишь, маслица побольше клади». Сарочка удивленно: «Ой! Таки гхэчку надо вахить?»
Серый свернул на узкую дорожку. Он шагал первый, загребая снег валенками, за ним Сова с Башкой, так что Марку пришлось идти рядом с Фредом, а замыкал шествие Баклажан.
Струцкий сыпать анекдотами прекратил не стал распинаться ради одного Марка. Уронил покровительственно:
Не напрягайся, Рогачов. Мандатную комиссию ты прошел. Щас накатим расслабишься.
Тоже, значит, вспомнил про тот день. Всё хочет обозначить, что он в «команде» «дед», а Марк «салага». Лучшая реакция на это молча пожать плечами. Типа, никто и не напрягается.
Тогда Струцкий сменил тон на доверительный.
Скорей бы живой водицы испить. Задубел весь, надо согреться. Сегодня с утра у своей факухи был, растратил мильон калорий. Четыре раза вставал на трудовую вахту.
Подмигнул, рот опять до ушей.
Врет, подумал Марк. А если нет?
Спросил небрежно:
Что за герла-то?
Из второго Меда. Вообще без тормозов. Берет во все места. Давай, говорит, генетической информацией обмениваться это у них в Меде порево так называется. Хотя кто кого порет, я ее или она меня еще вопрос.
Не врет, с тоской подумал Марк. Елки, даже у Струцкого уже всё по-настоящему.
А чертов Фред всё не отставал:
Ты-то кого фачишь?
Собственную пятерню, изобразил комичную скорбь Марк. Никого не драл с самого лета.
И мысленно прибавил: «одна тыща девятьсот пятьдесят шестого года». С некоторых пор он завел правило никогда не врать, вообще. Потому что князь Андрей до вранья не унижался. Говорить не всю правду другое дело, это норм, начистоту всё только идиоты выкладывают. Хотя Болконский вряд ли пошутил бы про пятерню
Уважон за честность, сказал Фред, и в его глазах промелькнуло что-то жалкое. Набрехал! Нет у него никакой факухи! Сразу стало веселей.
Алё, на мостике! весело крикнул Марк. Наливать скоро будут? У матросов яйца обледенели!
Спокуха, щас всё будет, прогудел Серый, не оборачиваясь.
И через несколько метров свернул на протоптанную в снегу тропинку, где «команда» вытянулась гуськом.
Между елей открылась полянка. Посередине что-то чернело было уже почти темно, толком не разглядеть.
Молоток Серый, сказал Сова. Исполнил задание по люксу. Начинаем официальную часть: поминки по Масленице. Всё, как завещали предки. Сначала «полощем рот», потом жжем чучело. Баклажан, доставай одну. Остальные выжрем под блины, в цивилизованных условиях.
Чучело Масленицы, вот что это такое, понял Марк, подойдя ближе. Куча веток, из нее торчит метла.
Мирзабаев вынул из сумки бутылку, столбик походных стаканчиков, банку корнишонов. Водка была «Столичная», такую хрен достанешь, а польские маринованные огурцы отчиму выдавали только в праздничных совписовских заказах.
Сколько у тебя снарядов? заглянул в сумку Башка. Еще четыре? Нормуль, должно хватить. У сеструхиного хасбанда в баре и коньяк есть, и вискарь, но он сука, от меня на ключ запирает.
Блин, харош болтать! рявкнул Сова. Внимание сюда!
К нему повернулись.
Он, посмеиваясь, тянул из-под «аляски» что-то серое.
Матушка Масленица, вот твой венец!
Нахлобучил на метлу шапку. Она была старая, каракулевая, с кожаным верхом.
Узнаете?
Это ж треух Погосяна! заорал Фред. Откуда?!
Богоявленский немного подержал паузу, загадочно улыбаясь.
Короче, заглядываю на кафедру договориться о пересдаче нет никого. Только погосяновский антиквариат на вешалке: бекеша и шапо. Я и спер. Пусть, сука, плешь себе отморозит.
Все заорали, загоготали.
Ваще улет!
Ну ты дал!