Да? изумился Марк. Отец отчима был какой-то большевик, расстрелянный в тридцатые годы. Отчим и сам его, кажется, почти не помнил.
Ты наверно много про своего дедушку знаешь?
Разговор оборвался, потому что из дверей выглянул Гривас, нетерпеливо обвел толкучку взглядом. Все на него уставились, зашептались.
Григорий Павлович был прямо картинка. Львиная грива с легкой проседью, усы подковой, замшевый пиджак, шейный платок даже если не знать, кто это, всё равно видно, что персона. Он один раз со смехом рассказал, как к нему в кафе подошла тетка и сначала попросила автограф, а потом спросила: а вы кто?
Маркони! крикнул Васильев. Давай сюда! Привет, синьорита! Сорри, нет времени познакомиться!
Теперь все стали смотреть на Марка.
Неистово одобряю твой выбор, шепнул Гривас. Совет ветерана: леску сильно не натягивай, бережность и терпение. И контролерше: Танечка, у меня еще двое гостей. На стулья у стены, лады?
Но не убежал, с улыбкой смотрел на Настю.
Она подошла:
Не могу поверить, что вижу вас. Я читала все ваши книги.
Очень просто она это сказала, притом безо всякого смущения.
Вношу поправку. Барышня Серебряного Века. Гривас подмигнул Марку. Естественность и грация. В СССР больше не производится. Ну, племя молодое, незнакомое, совет да любовь. Я побежал.
Григорий Васильевич, быстро произнес Марк. Тут еще Настин брат. Тоже любит ваши книги. Проведите и его, а? Ну пожалуйста!
Ужасно ему захотелось побыть с Настей еще.
Извини, старик, развел руками Гривас. Два стула для вас еле-еле втиснули.
Он пионер, я его на колени посажу, сказала вдруг Настя. В ее глазах мелькнули искорки.
Васильев не удивился он писал и детские книги. Галантно промурлыкал:
Буду завидовать вашему брату Танечка! И еще третий, без места! Всё, бывай, Маркузе. Марату привет.
И умчался.
А Марк смотрел на Настю, думал: нет, она не принцесса, она я не знаю кто она.
Контролерша выдала бумажки со штампом: две с номером, одну без.
В зале вдоль стен тесно стояли стулья. Верхнюю одежду засунули под них, попробовали усесться втроем не поместились.
Я буду стоять, сказал Марк, но прошла суровая тетка, покрикивая: «Кто не будет сидеть выведу. Не положено!»
Решение нашла Настя.
Вы двое садитесь, а я сверху. Я легкая.
И села к ним на колени Марку на левое, Богоявленскому на правое.
Через минуту начался творческий вечер. Вышел Гривас, стал что-то говорить наверное, остроумное, в зале засмеялись, и Настя тоже прыснула, но Марк ничего не слышал у него сильно билось сердце, а смотрел он только на Настин профиль, сбоку. Ее волосы щекотали щеку, аромат буквально, как пишут в старых романах, сводил с ума.
Вышел какой-то очень известный артист, стал читать рассказ, но Марк едва взглянул на сцену, фамилию артиста не вспомнил и чтó он там художественно декламирует, не понимал. Плечо Насти касалось его груди. Меж длинных прядей высовывалось маленькое ухо. Он и не подозревал, что уши бывают такие красивые.
Наклонился Сова, шепнул:
Ëп, у меня от ее бэксайда торчок. Если не перестанет ерзать, щас в штану спущу.
Марк уставился на него с ужасом.
Шепнул в невозможно прекрасное ухо:
Тебе неудобно. Я на пол пересяду.
Блеснул скошенный глаз, трепыхнулись ресницы.
Спасибо.
Когда Марк спустился на пол, две руки легли ему на плечи, прижали спину к ее коленям.
Обопрись.
Одна рука осталась, пальцы рассеянно касались воротника. Невыносимо хотелось задрать голову, посмотреть на Настю снизу вверх. Но нужен был повод. Пусть скажет что-нибудь, тогда можно.
Он сидел и ждал, чтения по-прежнему не слышал. Только отдельные слова. «Лабай», «кочумай», «соло на дуде». Кажется, рассказ был про музыкантов.
Сова раз что-то шепнул, Настя шикнула: тссс.
Подумалось: сидеть бы так, прижимаясь спиной к ее коленям, и ничего больше не нужно. Это была мысль хорошая. Потом пришла в голову отвратительная: Сова от Насти рано или поздно своего добьется. Эти всегда своего добиваются. А ты, обсосок, будешь жалобно петь: «Тебя отнимут у меня, ты не моя, ты не моя!»
Смена караула, объявила Настя, когда все захлопали и к микрофону опять вышел Гривас. Савва в партер, Марк в бельэтаж.
Поменялись.
Стало хуже, намного. Теперь Богоявленский опирался на ее колени. Сполз, затылком прислонился. И ему она тоже руку на плечо положила!
Марк отвернулся, чтобы этого не видеть. Оглядел зал. Публика
делилась на две половины, которые не смешивались как вода на фотографии «Слияние Куры и Арагви». На передних местах преобладало серое, коричневое и черное, там сидели прилично одетые члены СП с женами. Блестели лысины, кое-где белели седины, у дам посверкивали серьги. Сзади и в окаем преобладало блекло-синее, джинсовое, а головы сплошь были длинноволосые. Там шуршали, переговаривались ждали второго отделения. Вдруг захлопали и в той части. Это Гривас сказал:
Ну а теперь перестаю мучить молодежь своим творчеством. Оцените мой гуманизм, мальчики и девочки. Уложился в полчаса, чтобы оставить побольше времени для Эвтерпы. Эй, бородатая Эвтерпа! Он обернулся, махнул рукой. Занавес начал раздвигаться. Там уже была установлена аппаратура. Приветствуем сумасшедше прекрасную группу «Арсенал» и ее великого вождя Алексея Козлова по прозвищу «Борода»!