Я, Иван, люблю на зорьке на бережку сесть, мушку навязать, да по течению пустить. Надёргать пять-шесть хвостов язей да голавликов, и домой. Чтоб юшки потом к обеду похлебать с роднёй да друзьями. И чтоб сиделось спокойно, без лучников вокруг, без гонцов на потных конях, без колокола вечевого.
Складно. А я, княже, раньше верши ставить любил. Веришь-нет, и зимой под лёд спускал. На озёрах у нас рыбы было только вытягивать успевай, и в глазах его появился какой-то новый блеск, а в голосе странная, еле уловимая вибрация.
Э, да ты, батюшка, никак решил с нами в гляделки поиграть да силу испытать? А не зря ты у святых старцев столько времени оливки ел, или чем там тебя кормили. Силён. Но против князя не игрок.
Верши дело хорошее, спору нет, спокойно отвечал Чародей. От возникшего интереса к разговору и чему-то вроде ментального поединка, кажется, даже голова меньше болеть стала. Да вот беда: забудешь про неё в жару дня на два-три и вся рыба в ней передо́хнет да сгниёт, вершу надо новую плести. А ещё, бывает, зимой налимов набьётся, только что не в узлы там завяжутся, не вытянуть. А их, отче, коли знаешь, не все есть будут.
Что ж так? подхватил манеру разговора патриарх.
А они, говорят, утопленников жрут. У некоторых племён да родов принято весь улов выпускать, коли в вершу или сеть хоть одна скользкая пятнистая тварь попадётся.
А ты? и глаза его стали цепкими.
Я, отче, всё ем. Ежели правильно приготовить, то и из топора кашу сварить можно. А у налимов печень очень хороша. Надёргаешь печёнок из них, да с лучком изжаришь что ты! А чего они там жрут я не смотрел, мне то без надобности, вернул Всеслав внимательный взгляд священнику.
Некоторое время молчали оба. И видно было, что патриарх понял несложный намёк: лишнего князю не надо, но и своего упускать он не намерен. И того своего взять не постесняется хоть с трупоедов тайных, придонных. Которых вокруг вьётся слишком уж много в последнее время.
А изжоги не забоишься ли? не вытерпел первым он.
А ты? поднял бровь и улыбнулся Чародей. Знаем мы таких, кто вопросом на вопрос отвечают, и сами тоже так умеем.
Улыбка осветила лицо священника, да так, что и шрамов старых, кажется, видно не стало они будто все в лучи её превратились.
Бояться мне, отче, некогда. Больно уж дел много накопилось. Об одном тебя прошу возьмись за службу Божью вдумчиво, не по книжкам, а по разуму. У нас вон почти половина народу княгиню Ольгу Псковской волчицей почитает, а Владимира-князя и того хуже
да обиднее зовут. Не забыли, да и вряд ли забудут, как он с Добрыней да Путятой смиренно новгородцев вразумлял в христолюбии. Помни и ты, что не один Киев окормляешь всю Русь! Не дело в спешке да суете учить людей в Бога верить. Он, Бог-то, есть любовь, как в Писании сказано. От спешной любви, сам помнишь, поди, удовольствия никакого, а то и болячка какая привяжется, продолжал князь. И улыбка Иванова стала ещё шире.
Хорошо поговорили тогда с начинающим патриархом, результативно, успешно. Главное, о том, куда и как идти будем, договорились. И это было третьей победой за день, после митинга на площади. И после посещения в компании Шарукана подвала с отставным митрополитом.
У того уже не хватало ещё нескольких зубов. От надменного важного хозяина жизни, от властителя дум и вершителя судеб осталось мало, ещё меньше, чем тогда, в гриднице, когда Ставр вырвал змее жало. Теперь же змею будто бы переехало гружёной телегой. Дважды. Выслушав откровенные, и от этого ещё более пакостные, рассказы, хан убедился, что Всеслав ни слова не сочинил. А Байгар, задавая вопросы, которые внимательно, очень внимательно слушал стоявший рядом Рысь, под конец разговора сделался мрачен, как грозовая туча. А когда мы поднялись на подворье, исчез в осенних сумерках, как настоящий маг или смерч, что распадается на песчинки, отлетав своё над степными ковылями. И вернулся только после того, как стемнело почти полностью. Рысь рассказал, что за это время из города один за другим вылетели четыре половецких всадника с заводными конями. И ещё семеро просто как сквозь землю провалились, выйдя за ворота. Про тех вышедших прояснил Ставр, как раз приехавший к этому времени на Гарасиме: троих ждали конные в паре вёрст от городских стен, четверо пустились вплавь на двух разных челнах, что стояли под берегом, укрытые раскидистыми ракитовыми ветвями, свисавшими до самой воды. Хотя, по слухам, половецкие ратники речные прогулки не особо жаловали. Эти, знать, были очень специальные.
Мы, к тому времени, как вернулся намёрзшийся и ощутимо вымотанный Байгар, успели с Шаруканом и Глебом обсудить, как и чем удобнее и удачнее торговать половцам, используя новые возможности, обещанные Всеславом. Разговор шёл в «палате», при Ясине и Сырчане. С молчаливого согласия хмурого отца, Степной волк взамен предложил «специальные добрососедские условия» на транзитные или отнятые у восточных караванов медь, шёлк и пряности. Судя по разгоревшимся глазам и щекам среднего сына, дело получалось более чем выгодным и интересным. А то, что история происхождения очень многих товаров в этом времени была глубоко криминальной так это дело привычное. Князь вида не подавал, но мне было ясно, что и он вполне верно, пусть и не до мелочей, представлял себе открывавшиеся перспективы. И возможные пользу и прибыток для Руси от них. Условились через пару дней обсудить эти вопросы более предметно, и привлечь двух Ставровых знакомцев, за которых тот поручился у тех имелись выходы на чудь и карел с тамошними знатными мехами, и на каких-то загадочных псковитян с товарными количествами янтаря. Торговая составляющая плана разворачивалась на глазах, как скоморошьи шатры на торгу: то ничего не было, то вдруг сразу шумно, ярко, звонко и интересно.