Сирены Прозерпины, превращенные в птиц. Гравюра Антонио Темпесты. 1606 г.
The Rijksmuseum
Размышления о пяти чувствах и их значении для любви дополняют объяснение: ведь именно взаимодействие всех чувств приводит мужчину к падению и «пленению». И снова становится понятной связь, возникшая благодаря охоте, поскольку Ричард принимает обоняние как отправную точку для своих размышлений о единороге и тем самым отсылает к мотиву, который мы уже встречали у Иоанна Цеца: сладкий аромат девы привлекает единорога и заставляет его заснуть у нее на коленях. Обворожить чье-либо обоняние давняя традиция в естественной истории, и Ришар де Фурниваль также начинает отрывок о единороге с упоминания самки пантеры, чье дыхание столь сладко, что все животные следуют за ней по пятам. Точно так же единорог убаюкан «нежным ароматом девственницы» и тут же убит «рассудительными охотниками». Ричард переносит это на себя и свои отношения с дамой, которой адресует свое письмо: «Тем же манером и любовь отомстила мне. Ибо я был величайшим гордецом в отношении любви изо всех, кто жил в мое время, и казалось мне, что никогда я не видел женщины, которую хотелось бы мне даже просто получить в полное мое распоряжение, а не то чтобы любить ее с той силою, с которой любят многие, как об этом говорится. Любовь же, будучи из числа рассудительных охотников, поместила на моем пути невинную девственницу, чьею прелестью я оказался усыплен и умер таковою смертью, каковая свойственна любви: это отчаяние, не ждущее пощады. Потому и говорю, что я был пленен посредством обоняния и что держит она меня с его помощью до сих пор в плену. И лишился я своей воли, дабы следовать ее воле» , .
Поскольку любовь воздействует на все органы чувств: на слух, зрение, обоняние, осязание при объятиях и на вкус при поцелуях, то безволие и «усыпление любовное» угрожают жизни: «Ибо всем уснувшим угрожает смерть, как единорогу, усыпляемому девственницей, и как человеку, усыпленному сиреной» .
Эта интерпретация охоты на единорога Ришара де Фурниваля сопровождается серией иллюстраций в кодексе, который вышел около 1260 года, вскоре после самого бестиария. На развороте изображена самка пантеры, привлекающая своим запахом других животных, а затем следует сцена охоты, в которой единорог свернулся калачиком на коленях у девы, сидящей слева. Справа на них движется охотник и поднятой рукой вонзает копье в бок единорога. На следующем изображении охотник уносит мертвого единорога, перебросив его через плечо. Через другое плечо оглядывается он на девственницу, которая здесь она облачена в голубое протягивает руки к небесам. На следующей картине на противоположной странице мужчина лежит на боку, его голова покоится на коленях девы, а она гладит его волосы правой рукой. Отождествление мужчины и единорога не только присутствует в тексте, но и представлено визуально. Последняя сцена дает понять, что под упоминаниями единорога в качестве жертвы на самом деле подразумевается любящий мужчина.
Нимфа на единороге. Гравюра Йоста Аммана. 1578 г.
The Rijksmuseum
Такая «анимализация» любви, как у Ришара, не могла не вызвать споров. Уже в XIII веке появляется анонимный текст «Ответ дамы» (фр. La Response du Bestiaire), где была озвучена женская контрпозиция. Интересно, что предметом
интерпретации здесь является не физическое желание, а сам язык и угроза, которую представляют для женщин тематизация любви и соблазнительные слова менестрелей. Мы знаем об этом еще и из так называемых женских куплетов песен менестрелей, выражающих, например, страх потерять честь из-за незаконной любовной связи. С женской точки зрения в «Ответе дамы» единорог, таким образом, предстает не жертвой, а средством обольщения: «Ибо мне доподлинно известно, что нет ничего на этом свете более опасного, чем сладостные речи, полные обмана. Полагаю я, что против них очень трудно устоять, как против Единорога; о нем я от Вас слыхала, что ему противиться не могут ни щиты, ни шлемы, лишь истинная Дева помогает уловить его путем обмана. Верою клянусь! Подобного единорога я, наверное, весьма боялась бы: ибо знаю хорошо, что нет опаснее оружия, чем красивые слова. Ведь, по правде говоря, ничто не может с той же быстротой проникнуть в сердце, даже наитвердейшее, как искусно слаженные нежные речи! И поэтому, любезный сир и мэтр, я весьма нуждаюсь в том, чтоб быть на страже, как Журавль, о коем я слыхала. Ведь слова Ваши столь истинны по виду, что никак найти причину невозможно для отказа в Ваших просьбах» .