Резкая, пронзительная трель телефона заставила Аглаю вздрогнуть. Ярк мгновенно поднёс трубку к уху.
Ярк слушает Статус?.. его лицо, до этого бывшее маской напряжения, на мгновение посветлело от надежды, а затем снова окаменело. Что значит «не сознаются» Я приказал вам вывернуть их наизнанку!
Он пытался говорить тихо, но голос срывался на рык.
Как это «возможно, кто-то из павших» Мне не нужны ваши догадки, мне нужен факт! Имя!
Они пытаются выжать воду из камня. Допрашивают пешек, которые видели лишь тень, но не лицо убийцы. Они думают, что давление и боль могут сотворить чудо и родить знание из неведения. Наивно. Они просто теряют время. Драгоценное время Аглаи.
Работайте лучше! рявкнул Ярк в трубку и с силой нажал на отбой.
Только не перестарайтесь, негромко заметил я. Мой голос на фоне его ярости прозвучал почти равнодушно. Хотя всё равно ничего не добьётесь. Убийца слишком осторожен.
Аглая подняла на меня заплаканные, покрасневшие глаза. В них была последняя, отчаянная надежда. Она обращалась ко мне, как к последней инстанции.
Ты же что-то придумаешь? прошептала она. Ты же всегда находишь выход?
Мы делаем всё возможное, уклончиво ответил я. Интонация была твёрдой она не обещала, но и не позволяла усомниться.
И даже невозможное.
Она смотрит на меня с верой. Они с надеждой на свои примитивные методы. И никто из них не понимает простой истины: время вышло.
Их расследования, допросы, поиски это всё агония, предсмертные судороги провалившегося плана. Убийца не оставил следов. Он растворился в ночи, и у нас нет ни единой ниточки.
Можно бесконечно перебирать подозреваемых, тыкать пальцем в небо. Но нам нужно точное имя. А чтобы получить его, придётся сделать то, чего не должен делать ни один здравомыслящий человек в этом мире.
Придётся спросить у мёртвого.
Автомобиль плавно свернул с проспекта и влетел в знакомый, освещённый мягким светом двор «Белого Покрова».
Добро пожаловать домой.
Носилки с телом быстро выгрузили. Люди Ярка действовали слаженно и бесшумно, как хорошо отлаженный механизм. Они передавали мне тело. Свой главный провал. А я принимал свой главный инструмент.
У служебного входа в морг нас уже ждал Семеныч. Его лысый череп блестел в свете одинокой, тусклой лампы над дверью, а водянистые, усталые глаза с безразличным любопытством разглядывали нашу странную процессию.
Вы чего тут делаете? удивился он, переводя взгляд с носилок на вооружённых до зубов людей Ярка. Рабочий день давно закончился.
Эксперимент, коротко пояснил я. Нужен морг.
Семеныч с пониманием почесал лысину. В этом месте слово «эксперимент» могло означать что угодно, и он, очевидно, давно научился не задавать лишних вопросов.
Ну, раз надо Только осторожнее там. Мёртвый-то наш уже к своим ушёл. Погостить. Говорит, устал от мертвых.
Я открыл тяжёлую стальную дверь, пропуская процессию внутрь.
Кстати, а ты что не дома? спросил я, задерживаясь
на пороге. Поздно уже.
Работа она еще больший отдых, чем дом, философски заметил санитар, закуривая дешёвую папиросу. Жена-то дома пилит, а тут тишина. Покойники не ругаются.
Он находит покой среди мёртвых, спасаясь от живых. В этом мы с ним странно похожи. Хотя его мотивация куда более приземлённая. И они ещё называют меня странным.
Ладно, иди отдыхай. Мы тут сами, сказал я и закрыл за собой дверь.
В приёмной морга, маленьком предбаннике с жёсткими казёнными стульями, я остановил процессию.
Вы остаётесь здесь, сказал я, обращаясь к Аглае и Долгорукову. Дальше пойду только я. И он, я кивнул на Ярка.
Аглая испуганно, но покорно кивнула, кутаясь в плед, который ей дал один из людей Ярка.
Долгоруков выглядел откровенно разочарованным, что его не пускают на самое интересное, но промолчал, лишь пожав плечами.
Их мир суеты, звонков и эмоций заканчивается здесь. Дальше начинается моя работа. Она не для них.
Я и Ярк покатили каталку по гулкому, выложенному кафелем коридору. Я был спокоен, как дома. Ярк, напротив, был напряжён. Он держался за ручку каталки так, словно это было оружие, а не медицинское оборудование.
Его взгляд профессионально сканировал тени по углам. Солдат, привыкший к смерти горячей и быстрой, оказался в царстве смерти холодной и вечной. Ему здесь было неуютно.
Мы вошли в главный зал.
Холодный кафельный пол отражал резкий, безжалостный свет люминесцентных ламп. Стальные столы для вскрытий тускло поблёскивали, вычищенные до стерильного блеска.
И стены, уставленные рядами пронумерованных ячеек аккуратный, упорядоченный каталог тех, кто закончил свой путь. Здесь не было хаоса смерти. Здесь царила её безупречная логика.
Я остановил каталку точно в центре зала.
Спасибо, что помог. Мне нужно остаться одному, сказал я. Это был не просто вердикт. Это было установление границы.
Ярк скептически приподнял бровь. Его рука инстинктивно легла на рукоять пистолета.
Что ты задумал? Какую ещё чертовщину?
Мне нужны только мертвые, ответил я, глядя ему прямо в глаза. Живым здесь не место.
Моя фраза не была оскорблением. Это была констатация научного факта. Она просто определяла его место за пределами этого мира, за пределами моего поля деятельности.