Со свойственной ему устремленностью к аналитической основательности Григорьев поставил в образец фольклористам изучение памятников древней письменности, настаивая на последовательном применении к изучению былин метода создания монографий о произведениях, на систематическом сравнительном изучении редакций и типов вариантов каждого сюжета, с полным сопоставлением известных текстов ради определения их генетических связей и построения «генетического древа», с выходом далее исследования странствующих сюжетов на международные аналоги и подобия, с последующим сопоставлением, скажем, «первоначальной русской редакции старины» и «остова», вычленяемого «из вариантов того же сказания у других народов». Это предложение запрограммировало работу отечественного былиноведения на десятилетия и десятилетия вперед, ибо вполне реализовать его и построить историю русского эпоса станет возможно лишь после воздвижения национального «Былинограда» былинной серии «Свода русского фольклора».
Былинное Собрание Григорьева запечатлевает ту жизнь эпической культуры, где вершится отход от плоскостной идеализации изображаемого мира, где образы людей выявляются средствами светотени, где налицо живые характеры богатырей, обладающих не однокачественностью самопроявления, но обликом более многогранным, нежели привычно судят о них фольклористика и литературоведение.
Входя в большинство былин, мы попадаем прямо в дворцовые палаты княжеского двора князя Владимира, где идет нескончаемый пир. Идеализирующие краски, рисующие князя Владимира и его окружение, слепят. Восхищение открывающейся сценой часто скрадывает подлинный смысл происходящего. Нам видится обольщающий дворцовый праздник, где первое лицо князь Владимир только и делает, что
Былина как художественное произведение сразу настежь распахивает перед своей аудиторией двери в ту обстановку, где находится отправной пункт всех ближайших и отдаленных последовавших событий. Былевой трафарет, привычность зачина дают толчок сюжетным перипетиям тем более сложным, увлекающим, чем сложнее и противоречивее кажется рисуемое мгновение посреди главного подворья Киева.
В кулойском варианте великолепной былины «Данило Игнатьевич», пропетом певцом из деревни Сояны Петром Александровичем Нечаевым, зачин именно значителен. По нему можно прочувствовать истинное художественное обаяние старой народной эпики.
Пройдясь молодецкой походкой по парадной зале-гридне, князь Владимир спрашивает, не знает ли кто годящейся ему в супруги красной девицы, которая бы была воплощением красоты и ума:
«Многие князья, многие бояры» и испытанные подвигами в Поле воины-«поленицы приудалые», а еще «хресьянушки прожытосьные» (зажиточные). Громко обращаясь к пирующим, Владимир предлагает высказаться самым наидостойным «дружыночке хороброй», «князям да боярам», «руским могучим богатырям».
Нет, былина бросает не обязательно свет, но и сумраки на завсегдатаев пира. Показательно, что в миг заминки голос-ответ приходит оттуда, откуда его не ждут: «и-за того и-за стола и-за окольного» поднимается-«выставаёт» неведомый интриган Вичя сын Лазурьевиць. С поклоном Владимиру «до сырой земли» он предваряет свою речь страхующей просьбой чтобы князь не изволил «за ето слово» казнить, «повесити». Стандартная просьба на сей раз подразумевает как бы признание самого Вичи, что его слово заслуживает или отповеди или сурового наказания.
В молчании двора объявлено, что надобная Владимиру красавица есть: это «молода жена» Данилы Игнатьевича. И когда Владимир восклицает: «Как де можно у жива мужа жона отнеть?» Вичя слышит в этом не смущение князя-государя, но вопрос: «Как же (бы) это сделать?» И Вичя обнародует известную ему «технологию» отнятия жены
у мужа предлагает задать Даниле неразрешимую задачу: заслать его на Буян-остров, велеть поймать без раночки «без кровавое» и привезти живьём в Киев лютое «зверищо-кабанишшо».
Не возразив ни словом, ни жестом, Владимир тут же посылает слуг звать Данилу на «почестный» пир, а в пиру без промедления сам объявляет Даниле подсказанную Вичей, а ныне назначаемую уже по его княжьей воле «служобку».
Данилу Игнатьевича спасает верная жена Настасья Викулисьна, прозревающая-предвидящая до мелочей коварные подвохи «сукина сына» Вичи Лазурьевича. Она предстает не только красавицей, но и «умом свёршной» (мудрой) женщиной. Ко двору князя Владимира Настасья все-таки приезжает, но только вместе с благополучно избавленным ею от гибели, изловившим страшного зверя супругом.
Тут-то, в финале былины, наконец, слышится голос и трёх авторитетных богатырей киевского двора старого казака Ильи Муромца, молодых Добрынюшки Никитича и Олёшеньки Поповича. Они заедино требовательно советуют Владимиру