Вон те парни твои будут? показал я на десятки костров, около которых сидели понурые ахейцы.
Твои, усмехнулся Одиссей. Они с тобой хотят идти. Этим бедолагам совсем деваться некуда. Калхас старший у них. Склочный мужик, противный до невозможности, но зато отважный и честный. Воины уважают его за прямоту.
Калхаса из ахейцев позови! крикнул я одному из сыновей Сосруко, которые совершенно неявно окружили шатер кольцом. Парень склонил бычью шею и пошел к кострам.
Вот он какой, легендарный предсказатель. Изрядно приврали поэты Темных веков. Калхас оказался мужиком лет тридцати, плешивым как коленка, и с вытекшим глазом. Он не производил серьезного впечатления, пока в этот его единственный глаз не заглянуть. Там бушевало яростное пламя, упрямая решительность и непреклонность. Да, непростой товарищ.
Вы не стали уходить со всеми. Чего вы хотите? спросил я Калхаса, самолично наливая ему вина. Тот даже вздрогнул, не веря, что ему оказывается такая честь, и решительно ответил.
Хотим с тобой пойти, царь. Нам возвращаться особенно незачем(1). Мы сюда пришли земли себе искать. Прими нас, мы будем биться за тебя.
Или ты возвращаться не хочешь, потому что знаешь, что с тобой Агамемнон сделает? глумливо усмехнулся Одиссей. Он тебе свою дочь не простит! Шкуру лоскутами сдерет и солью присыплет.
О чем идет речь? похолодел я.
Знатная женщина из рода дарданских царей предсказала, что не взять ахейцам Трою, если вождь плоть от плоти своей на жертвенник не возложит, торжественно произнес Калхас. И что первый, кто на землю Трои ступит, непременно погибнет. Не ты ли, царь Одиссей, на щит прыгнул и тем погубил несчастного Протесилая?
А та женщина не из Спарты случайно? прищурился я, мысленно проклиная свою слепоту. И когда я начну в бабах разбираться!
Из Спарты, уверенно кивнул Калхас. Наложница царя Менелая. Старое это пророчество, и вот сбылось оно. Трою мы ведь взяли. А про то, что ты нам в спину ударишь, боги ничего не говорили.
По-ня-я-тно-о! протянул я, слегка ошалев от услышанного, а потом спросил его. Сколько у тебя воинов? И сколько из них смогут завтра встать в строй?
Три с половиной сотни мужей. Копьеносцы в основном. Еще полсотни
раненых, тут он виновато отвел глаза в сторону. Если позволишь, царь, мы заберем их с собой. Мы не попросим зерна для них, из своего котла кормить будем. Помрут ведь. Или троянцы перебьют Этих людей бросили их цари, когда уходили. Они предпочли взять добычу, а не тех, кого сочли умирающими. У этих людей все близкие погибли, и о них некому позаботиться. Вот с ними и поступили, как с ослами, которые не могут больше тащить груз. Просто бросили.
Клятву дадите? спросил я его. По нашим обычаям тот, кто вступает в войско, не имеет больше родни, кроме царя и других воинов. У нас нет ахейцев, локров, абантов, фракийцев или лелегов. Мы все один народ. Народ моря.
Да? изумился Калхас. Я поговорю с парнями. Думаю, они такую клятву дадут, хоть и необычно это. Люди привыкли родами жить.
Тогда иди, кивнул я. Приду на закате, приготовьтесь. Те, что раненые, тоже дадут клятву, и мы будем заботиться о них, как о своих родичах. Если они умрут, их похоронят достойно. Если поправятся, им найдут службу по силам. В любом случае вам не придется отдавать им свою еду.
Во-о-от даже как! выдохнул Калхас, уставившись на меня растерянным взглядом единственного глаза. Тогда мы согласны дать клятву, царь. Раз ты так с нами
Он поклонился и вышел из шатра Одиссея, а правитель Итаки пристально смотрел на меня и невесело улыбался.
Признайся, ты ведь купил его? спросил он прямо. Тем раненым и недели не протянуть. Их потому и оставили здесь. Ты понял, что творится в его дурной башке, и приласкал, как голодного пса? Так?
Нет, покачал я головой. Я всегда так поступаю.
Тогда мне надо побыстрее отчалить, неожиданно развеселился Одиссей, иначе я вернусь на Итаку один. А если я вернусь один, меня зарежут, едва я переступлю порог собственного дома!
Огромное по местным меркам войско потянулось на юг, словно гигантская ненасытная рыба. Анхис, Элим и часть наемников остались дома, до самой весны, а остальных я посадил на корабли, которые пошли на юг, осторожно пробираясь вдоль скалистых берегов. Все свои потери я восполнил тут же: ко мне прибились троянцы, мисийцы и даже залетный отряд хеттов, искавших службы. Я не мог оставаться в Трое, ведь и те, кто уцелел в этой проклятой войне, скоро будут жить впроголодь, продавая своих детей за мешок зерна. А этих детей никто не будет покупать. Такие теперь дела. Война разорила побережье на день пути вглубь, и мне придется разорить его еще раз, если я хочу добраться до цели. Три тысячи душ это вам не комар чихнул. Хорошо, что два десятка ахейских кораблей тоже достались нам, иначе непонятно, как везти эту орду.
До Лесбоса, где мы переночуем, день пути. Идти на побережье, к Фивам Гипоплакийским, Лернесу и Хрисе бессмысленно. Там уже прошелся Ахиллес и разорил все дотла. С Лесбоса день пути до острова Хиос, не затронутого войной. Мы самую малость его ограбим и переберемся на Икарию, что лежит на юге, а потом на соседний Самос. От Самоса до Милаванды рукой подать. Если отплыть на рассвете, то будешь на месте уже до полудня.