И это правильно, протянул механик.
А Юсуп Рахимов в это время скучал в кресле. Воздух был прозрачен, видимость прекрасная. «Кречет» словно скользил в воздухе. Автопилот ровно вёл машину.
Внизу мелькало крошево битого льда. Однообразный и надоедливый пейзаж.
Изредка к пилоту обращался штурман:
Два градуса вправо! Так держать!
И снова молчание да монотонный, убаюкивающий, как колыбельная песня, гул моторов.
Время от времени лётчик включал радиокомпас и, убедившись, что идёт правильно, выключал его.
Чтобы рассеять скуку, Рахимов взял сборник юмористических рассказов. Буквы начали прыгать, в глазах зарябило, и книга выпала из рук. И вдруг голос в шлемофоне заставил лётчика встрепенуться.
Ты что, спишь, что ли?! кричал Гришин. Поверни ещё на один градус вправо! Так, хорошо! Смотри не спи!
Юсуп нажал кнопку сигнала.
Дядя Костя, командир спит?
Не знаю, ответил Морозов, лежит, отдыхает.
Понимаешь, не могу... Так разморило, глаза сами закрываются.
Кислород, озабоченно сказал механик, будь он проклят, расходуется прямо как деньги после получки.
...Радиограмма о том, что «Кречет» в пятнадцать часов тридцать минут по московскому времени миновал остров Врангеля была получена в штабе перелёта. Все не скрывали радости: стремительность полёта «Кречета» превзошла ожидания. Идя на высоте десяти тысяч метров, самолёт развил ещё невиданную скорость шестьсот километров в час! Чуть ли не в три раза быстрее транспортных самолётов.
Светящаяся линия на карте всё больше и больше удлинялась. Радовался конструктор Киреев, безотлучно находившийся в штабе. Председатель комиссии по перелёту генерал Антонов с особым удовольствием передавал сводки в Кремль, охотно отвечал на звонки из редакций.
Потом подошла к кроватке сына. Он, как всегда, разметался во сне. Ноги его лежали на подушке. Переложив мальчика, мать осторожно поцеловала его.
Закрыв дверь на балкон, чтобы не мешали автомобильные гудки, она включила радиоприёмник. Она сделала это вовремя. Диктор читал «Последние известия»:
«Только что мы получили сообщение из штаба по перелёту «Кречета». Длина пройденного пути около одиннадцати тысяч километров. Началась вторая половина перелёта вдоль границ Советского Союза».
Катя! не удержалась Нина Михайловна. Послушай, что говорят о наших!
Я слушаю,
ответила девушка.
«Состояние экипажа бодрое, продолжал диктор. Материальная часть работает безотказно».
Вот у них сейчас вторая половина перелёта, задумчиво сказала Катя. И у меня скоро начнётся вторая половина жизненного пути. Завтра мы их встретим, а послезавтра пойдём с Юсупом в ЗАГС. Кончилась моя девичья свобода...
Жалеешь?
Нет, очень люблю его!
Взрыв в небе
Петропавловск-на-Камчатке прошли ровно в двадцать часов по московскому времени.
Охотское море густо накрылось облаками. Изредка появлялись «окна», и тогда были видны огромные волны. Остались позади Сахалин и Хабаровск. Под крылом самолёта проплывали леса без конца и края пышные зелёные шапки всех оттенков. Между зелёных сопок появились комьями тёмно-серые облака.
Чтобы самолёт сильным ветром не снесло на территорию Китая, штурман отклонился на север и настроился на Читинский радиомаяк. Он только успел передать свои координаты в Москву, как стремительно приблизился циклон. Грозовые тучи выросли перед самолётом.
Справа чуть светлело. Соколов решил обойти опасные облака, он предупредил штурмана, чтобы тот засёк время обхода и отметил на карте. Перекинувшись несколькими фразами с Рахимовым, Соколов повёл самолёт под облака.
Машину стало бросать из стороны в сторону.
Соколов и Рахимов вдвоём, вцепившись в штурвалы, стараясь действовать синхронно, изо всех сил парировали резкие броски. Самолёт кидало то влево, то вправо, да с такой силой, что казалось, вот-вот отвалятся крылья.
Сверкнула молния, озарив ярким светом «Кречет», и тогда стало видно, что дождь сплошной сеткой застилает стеклянный козырёк кабины. Через минуту-другую вокруг вспыхнули молнии, как разрывы зенитных снарядов. Болтало нещадно. Вдруг «Кречет» круто взмыл. Соколов убрал газ, но какая-то сила несла самолёт вверх. Лётчики поняли, что попали в восходящий воздушный поток. Дыхание у них стало тяжёлым, прерывистым. Гришин не выдержал, из носа у него хлынула кровь. Быстро надетая кислородная маска принесла облегчение.
Держать курс по магнитному компасу стало невозможно. Казалось, не будет конца этим дьявольским качелям. Температура за бортом всё понижалась, а в кабине лётчикам было жарко.
К счастью, как-то сразу стихла болтанка. Потухли молнии. Оборвалась чёрная туча, и внизу в провале показались зелёные сопки. Циклон остался позади.
Соколов облегчённо вздохнул и повёл машину один.
Штурман взглянул на циферблат хронометра: четыре часа по московскому, значит, внизу десять часов утра по местному. Надо передавать очередную радиограмму в Москву. Точно сориентироваться нет времени!
Высота неуклонно уменьшалась: пять тысяч сто... четыре тысячи шестьсот...
...Гришин не успел передать в Москву короткое сообщение. Произошло что-то страшное, необъяснимое. Раздался глухой взрыв. Хвост самолёта резко бросило вправо, а левое крыло машины круто опустилось вниз. «Кречет» перешёл в штопор.