В конце ноября я позвонил Ральфу. Сперва к телефону подошла какая-то девочка, я подумал дочка. Немного удивился Ральф не упоминал, что у него есть ребенок. Но когда я говорил с ним, где-то на заднем плане послышался тот же детский голос, и Ральф сказал: «Приезжайте, не сомневайтесь, тут жена говорит, что будет рада». Голос у него был какой-то непривычный. Усталый? Напряженный? Я почему-то вспомнил, как мы склонялись над расщелиной, куда спустился на веревке Ральф. Когда он заговорил с нами, мне тоже показалось, что голос принадлежит не ему, что на другом конце веревки вовсе не Ральф, кто-то другой как теперь, на другом конце телефонного провода. Но я обещал приехать. Я выехал сразу после обеда, рассчитывая добраться до Кутной Горы, пока не стемнеет. Но к двум часам начал подниматься туман, и мне пришлось несколько раз снижать скорость. В половине третьего я видел на горизонте черный сырой
лес, а к трем, когда поравнялся с ним, едва разглядел деревья на опушке их затянуло серой погребальной пеленой. Я еще раз сбавил скорость впереди маячили габаритные огни тяжелого грузовика. Теперь было ясно, что до деревни, где жил Ральф, мне предстоит добраться поздним вечером. Я закурил, слегка опустил стекло, и моего лица будто коснулись холодные влажные руки. Стемнело раньше, чем я думал, голова стала тяжелой, в висках пульсировала кровь. Не выношу сырости, ненавижу эти глухие темные вечера. И тут на миг очень короткий миг меня снова опалило солнцем, я увидел покатый, осыпающийся бок кирпичной пирамиды Сенусерта III сигарета, дотлевшая до фильтра, обожгла мне нижнюю губу я вскрикнул и пропустил поворот.
За оградой из железной сетки смутно белел двухэтажный дом. Обзор закрывали старые, разросшиеся плодовые деревья, но я различил между ветвями несколько светящихся окон. Остановил машину у ворот, посигналил, ожидая, что мне откроют. Никто не вышел, даже собака не забрехала, хотя мне показалось, что я вижу во дворе конуру. Калитка была слегка приоткрыта. Я запер машину и пошел к дому. Мне смутно подумалось, что меня не ждут. Звонка на двери не оказалось, но может, я его просто не заметил. Зато дверь, стоило нажать на ручку, неожиданно приоткрылась. Я вошел в дом вместе с клочьями тумана, который к этому времени стал таким густым, что казалось, прилипал к одежде. Большая деревенская кухня оказалась пустой, но дома кто-то был от высокой печки с голубыми кафелями тянуло жаром. Я жадно прислонил ладони к горячим изразцам. Сильно и горько пахло свежим кофе, на широком, чисто выскобленном столе стояла стопка мокрой, только что вымытой посуды, рядом лежал ситцевый передник. Под потолком висели длинные ожерелья из лука и чеснока, пучки душистых трав, какие-то мешочки. На окнах вышитые занавески, без единого пятнышка. И это дом Ральфа? Изразцы уже обжигали мне руки, но я не отнимал их от печки. Какую-то секунду я думал, что ошибся, зашел не в тот дом, пока, обводя кухню взглядом, не увидел на стене большие фарфоровые часы, увенчанные крохотными, очень живыми фигурками плачущая пастушка и веселый пастух. Ножку в коротком красном чулке пастушка свесила прямо на циферблат. А я знал, что Ральф собирал часы. На втором этаже, прямо у меня над головой послышался глухой стук что-то уронили или откормленный кот спрыгнул с лежанки. От усталости и от жары на кухне у меня начинали слипаться глаза. Деревенские дома всегда наводили на меня сонную одурь. Я снова подумал странно, что Ральф живет в таком месте. Где-то в глубине дома послышались шаги, и я понял, что они приближаются. Скрипнула верхняя ступенька лестницы, и через перила перегнулся Ральф. Прежний Ральф растрепанный, небритый, с покрасневшими глазами, в обесцвеченной солнцем рубашке хаки. Увидев меня, он коротко охнул и начал спускаться. Ботинки, конечно, были чистые, но те же самые мне ли их не узнать! Сперва мы хотели обняться, но потом кто-то из нас передумал я не успел понять, кто именно. Секундная заминка и мы пожали друг другу руки.
Рената! крикнул он, запрокинув голову. Накрывай на стол!
Знакомя меня с женой, Ральф сказал «мой лучший друг». А я, принимаясь за свиные ребрышки, подумал, что он, наверное, довольно одинокий человек, если считает меня лучшим другом. Я бы это так не назвал, просто, когда пришлось делить на двоих тесную палатку, мы с ним научились не мешать друг другу. Вечерами, забравшись в палатку и застегнув полог, мы лениво болтали перед сном. Сперва о находках, сделанных или не сделанных за день, или о том, кто сломал домкрат. Это были ни к чему не обязывающие разговоры. Настоящее сближение началось, когда я мимоходом упомянул о своей библиотеке, сказал, что теперь, слава Богу, слишком устаю, чтобы лежать в постели с книгой, и заметил, что чтение для меня это вредная привычка, сродни алкоголизму. Никогда не забуду, как в детстве, оказавшись в харцерском лагере, я вдруг остался без единой книги. Лето было отравлено я мучился, скучал, возненавидел своих родителей, которые привезли мне только персики и черешню, а о книгах забыли. Подозреваю теперь, что это было подстроено нарочно, ради моего же блага, но даже годы спустя это воспоминание ужасно.