Оказалось, что с Ральфом в детстве произошел точно такой же случай он читал все без разбору, с маниакальной жадностью. Его родители, как и мои, проморгали момент, когда обычная любовь к чтению переросла в слепую похоть иначе и не назовешь. Он читал за едой, на ходу, в постели, в туалете, читал любую книгу с начала, с конца, с любого места, по нескольку раз подряд был бы перед глазами текст остальное не так уж важно. Разбираться в том, что он читает, Ральф, конечно, начал позднее. И нам, как двум маньякам,
встретившимся в больничной палате, было о чем поговорить. Впрочем, у Ральфа была еще одна страсть он собирал старинные часы и говорил о своей коллекции с настоящей нежностью.
Ральф ел без аппетита. Я думал, что он уже успел поужинать, но потом заметил, как тревожно поглядывает жена в его полную тарелку. Он вертел в руке вилку, брал и тут же откладывал хлеб и с сонной улыбкой смотрел на меня. Выглядел он неважно как гриппозный больной. Вялый взгляд, тени под глазами, слегка заторможенная речь. Я спросил о раскопках, но он отделался двумя-тремя общими фразами. Рената торопливо поменяла мне тарелку и поставила на стол теплый пирог. Она в самом деле была немного похожа на девочку маленького роста, очень худая, с какими-то испуганными глазами. Растянутая синяя кофта доходила ей до колен, на ногах были простые бумажные чулки, как у деревенской бабы. Она ни разу не улыбнулась ни мне, ни мужу. А Ральф как будто ее не замечал. Разговор не клеился, и я снова подумал, что приехал напрасно. И ведь раньше рассвета отсюда не двинешься я слишком устал, темно, да и туман. Чтобы как-то оживить разговор, я восхитился фарфоровыми часами. Ральф отодвинул свою тарелку он так и не поел, только выпил водки и повел меня наверх. Там, наверху, оказалась обычная городская комната: паркет, телевизор, полированная мебель. Он отпер бюро, поднял крышку, и я увидел в застекленной витрине бархатную доску с гнездами, в которых мерцали потертые или совсем новые на вид часы. Здесь были часы луковицей, и медальоном, и наручные. Часы с гравировкой, с филигранью, с масонскими брелоками, с венецианскими цепочками, с эмалью, с перламутровой инкрустацией. Были часы с музыкой Ральф нежно тыкал в стекло кончиком обглоданного карандаша он всегда грыз карандаш, за день съедал чуть не половину.
Были часы с узорными стрелками и совсем без них; иногда это было только часовое стекло с алмазной гранью, лежащее отдельно, порой изумительно украшенный циферблат, не всегда снабженный механизмом. «Похоже на коллекцию насекомых, пошутил я. Не хватает только булавок». И вздрогнул Ральф переменился в лице и резко захлопнул крышку. Правда, он тут же извинился крышка-де выскользнула у него из рук. Включил телевизор, крикнул в кухню, чтобы Рената принесла наверх пирог и водку. И мы, все трое, просидели остаток вечера перед телевизором и смотрели старый фильм Хичкока «Леди исчезает». Вряд ли бы я запомнил этот фильм, тем более, что устал, и почти не следил за действием. Но начиная с того вечера, я помню все. Это мешает мне уснуть, и я лежу, перебирая день за днем, слово за словом, год за годом все эти годы, превратившиеся в бесконечную погоню, которая, я знаю, ничем не увенчается. Ральф отвел мне комнату напротив своей библиотеки, где, судя по его словам, он разбирал книги. Я спросил, не могу ли завтра чем-нибудь помочь, и Ральф сказал, что отчего же, могу. Я лег в очень мягкую, по-деревенски пышную постель, погасил свет. Сначала мне показалось, что я засыпаю, потом глаза привыкли к темноте, и я увидел, как под дверью пролегла полоска света. А потом, когда мой слух обострился в этой невероятной для горожанина, захолустной тишине, я услышал, как напротив, в библиотеке, Ральф шелестел и шелестел страницами. Он листал книгу так быстро, словно искал что-то спрятанное и забытое засушенную в детстве бабочку, растение или, что всего вероятнее чей-нибудь адрес или банкноту. Я проснулся в пять утра, выпил воды и увидел, что щель под дверью все еще не погасла. Потом медленно, сквозь туман, рассвело, но шелест все не смолкал. Я выкурил сперва одну сигарету, потом другую. И понял, что уже не усну. Меня все больше тревожил этот притаившийся в тумане дом, в глубине которого упорно и бессонно, будто жук-точильщик, шуршал страницами Ральф Я встал, босиком подошел к окну, приоткрыл разбухшую форточку. Утро было серое, смазанное туманом будто по влажной акварели провели губкой и наполовину стерли рисунок. За оградой, по гравие-вой дороге кто-то шел я слышал громкий хруст шагов, но не смог рассмотреть, баба это или мужик. Темная тень больше ничего. На соседнем дворе неожиданно закричали гуси. Я оделся и, выйдя в коридор, постучал в дверь библиотеки.
Это вы? негромко ответил Ральф. Заходите.
Я открыл дверь, собрался было поздороваться, но замер на пороге. Библиотека Ральфа была не намного обширнее моей и зрелище десяти тысяч книг меня потрясти не могло. Но дело было в том, что все тома, все до единого, были развернуты. Звучит это далеко не так удивительно, как выглядит.
Уберите книги со стула сказал Ральф. Присаживайтесь. Рената через полчаса принесет сюда кофе.