Посидим еще?
Не могу, Зосенька, дело есть.
Зося удивленно раскрыла глаза. Я рассмеялся, вспомнив, что «дело»
по-польски означает «пушка».
Мы вышли на площадь. Зеленый «Виллис» по-прежнему сиротливо стоял на месте.
«Неужели майор еще в костеле, что он там делает? Богослужение давно кончилось и зачем ему вообще понадобилось туда идти?»
Вот что Зосенька. У меня к тебе просьба. Выполнишь ее?
Зося молча кивнула.
Пройди в костел, посмотри, что там делает русский офицер, с кем разговаривает. Если спросят, зачем вернулась, придумай что-нибудь, скажи, что потеряла кошелек
У меня никогда не было кошелька, печально вздохнула Зося, Ойтец бедный бардзо бедный
Еще будет, утешил я, Иди, но помни, об этом никому ни слова.
Ни слова, эхом отозвалась Зося, як бога кохам!
Я возвратился в садик и сквозь кусты стал наблюдать. Белая фигурка девушки утонула во мраке средневековой глыбы. Минут через десять Зося вышла обратно. Немного помолилась у каменного Христа за оградой и пошла по улице в гору.
Что такое? Я подождал немного, проскользнул в кусты, слегка раздвинул их. Зося прошла мимо меня и, не повернув головы, тихо, но внятно произнесла:
Вечером в девять у бассейна.
Едва стало смеркаться, и я направился к бассейну. Он находился на «горе», так называли здесь высокий, утопавший в море зелени холм. Вершина его, плоская, как блин, служила спортплощадкой. Здесь, в серую скалу, врезали бассейн для плавания. Вода цвета бутылочного стекла была недвижима и отражала две ромашки, которые Зося прикрепила к волосам. Она задумчиво сидела на гранитной стенке бассейна, смотрела в воду. Я бросил камешек. Зося обернулась и просияла. Она быстро подошла ко мне, прижалась и положила голову на мой старенький выгоревший под солнцем погон.
Уколешься, улыбнулся я.
О звездочки? Нет.
Сама ты у меня звездочка
Зося посмотрела мне прямо в глаза, я взглянул на глубокие озерки и увидел в них столько теплоты, радости и бесхитростного счастья, что забыл обо всем
Коротки летние ночи. Еще на западе тлеет, угасая, вечерняя заря, а на востоке, далеко-далеко, край неба светлеет рождается новый день.
Когда рассвело, я спросил Зосю:
Да, Зосенька, что ты видела в костеле?
А ниц такого, важного.
Нет, ты расскажи.
Пустяки. В костеле никого не было, только русский офицер и пан ксенз. Барзо ладный хлопак тен офицер.
Понравился?
Мне два нравиться не могут.
Значит он понравился?
Зося игриво стукнула меня, разворошила чуб.
Они разговаривали?
Так пустяки, повторила она, разговаривали о кино.
О кино? Что за чертовщина?
Так, так о кино. Потом меня увидели, я и сказала насчет кошелька как ты, Павлик, научил. Первый раз неправду мувила это большой грех.
Проводив Зосю, я вернулся к себе. Стараясь не шуметь, прошел наверх, распахнул окно. На лавочке мирно сидел старшина с какой-то девушкой в пилотке. Стук рамы заставил его подпрыгнуть. Увидев меня, старшина смущенно прокашлялся. Я дружески помахал ему и, чтобы не смутить окончательно, захлопнул окно. Эх, старшина, старшина! Ты застеснялся своего командира, а он сам, знаешь чем сейчас будет заниматься? Стихи будет писать, вот до чего дошел!
Я немного писал. Стихи свои хранил в клеенчатой венгерской трофейной тетради. Это была тайна. И если бы я увидел свое клеенчатое сокровище в чужих руках, наверное, сгорел бы со стыда.
Иной раз бывает сядешь царапаешь, царапаешь, рифмуешь какие-нибудь там «дни» и «пни» двух строк не напишешь. А иной раз Эх, хорошо писать, когда найдет вдохновение. Перо само по бумаге бегает. И дело быстро двигается, и на душе приятно. Так вот и родились строки:
poem-
..Вечером поздней порою
В воду упала луна,
Стала вода под луною
И голуба, и ясна.
Мы у бассейна мечтали,
Ты прижималась ко мне,
И потихоньку считали
Камешки-звезды на дне
poem-
Да, хорошая штука жизнь.
Я уснул под монотонное жужжание вражеского самолета, кружившегося в бездонной холодной голубизне. Бомбы не падали очевидно, станция была пустынна.
III
тром
за завтраком я откровенно позевывал, капитан мирно бурчал что-то о влиянии войны на юнцов в военной форме.
Вижу, что не спали, батенька. Нехорошо, ночью спать надо. Вот с кого берите пример тоже молод, а свеж, как огурчик, и показал на чистенького, причесанного, перекрещенного ремнями старшину.
Старшина принял это как должное, незаметно лукаво подмигнул.
Старшина был парень дошлый. Я погасил улыбку.
Сначала я хотел посоветоваться со Степановым насчет майора с орденами и его загадочной встречи с ксендзом в костеле. Но потом решил не делать скоропалительных выводов и поработать над этой проблемой самому.
Я вышел в город и медленно побрел по улице. Ноги сами несли меня к костелу, почему я даже ясного отчета дать себе не мог. У каменного столба решетчатой ограды я присел на тумбу и осмотрелся улица была пустынна. Послышались легкие шаги, рядом кто-то робко произнес по-немецки.
Добрый день, господин офицер.
А, Петер, здравствуй, камрад, как дела? Мальчик был одет по-рабочему, из кармана спецовки торчал моток проволоки.
С работы иду, пояснил Петер, пообедать, мама, наверное, заждалась.